Нет,
друзья мои, я не пропала. Я пребывала в печали. Несчастная любовь. Разбитое сердце.
Обманутые надежды. С кем не случается. А газеточки писали, и читались мною, и за
компанию обильно поливались слезами. Боялась я, буковки расплывутся так, что потом
не разобрать. Напрасно. Оказалось, мудрое слово в слезах не тонет, не размокает даже.
Впрочем, и немудрое тоже. Бумага, наверное, хорошая.
И в грустном настроении моем мне казалось, что все пишут о грустном, маскируются
только жизнеутверждающим тоном. Вячеслав Курицын ("Время MN") вроде бы радуется успехам Шестого всемирного славистского конгресса
в Тампере, а на самом деле переживает за "дальнейшую судьбу гуманитарного знания
и гуманитарного сообщества", недоумевает, почему "качественный продукт сплошь
и рядом оказывается невостребованным", не находит ответа на вопрос "как специальное,
"высокое" знание может быть передано массам, а иначе √ вписаться в капиталистический
рынок". Игорь Зотов ("Независимая газета"), вроде бы полный впечатлений от того
же конгресса, болезненно замечает, что "Россию┘ рассматривают как некую, с позволения,
зверушку", что "в Тампере практически не было представлено докладов, вводящих
в современную р!
оссийскую словесность в контексте мировой" и "Россия вновь оказалась в культурной
изоляции". Андрей Немзер ("Время новостей"), вроде бы довольный Десятыми Тыняновскими
чтениями в Резекне ("докладчикам было интересно слушать друг друга", "ни одно
выступление не осталось без отклика", "дискуссия продолжалась в "свободное время"
и т. д.) неожиданно
разражается пассажем, похожим √ особенно на фоне столь благополучной картины
√ на похоронную речь: "Будем надеяться на лучшее┘ Будем надеяться на взросление
демократии во всех свободных странах бывшего СССР. Будем надеяться на молодое поколение
- среди участников Десятых чтений были исследователи, что в 1982 году (Первые чтения)
ходили в начальную школу, а то и в детский сад. И будем с благодарностью помнить
о тех, кто некогда формировал неповторимый - академичный и вольный - строй "тыняновки"...".
Согласитесь, как-то грустно все.
Дмитрий Ольшанский ("Сегодня") восхищается Дмитрием Воденниковым как "явлением исповедальной
лирики". С восторгом описывает умение этого "совершенно замечательного господина"
"безнадежно, зачаровывающе┘ складывать слова". Но здесь же начинает беспокоиться
о том, как бесконечно одинок "трепетный" Воденников, "не скрывающий личных
трагедий за готовыми жанровыми оболочками". Михаил Золотоносов ("Московские новости")
в статье к 100-летию со дня смерти Фридриха Ницше жестоко расправляется (http://www.mn.ru/2000/32/141.html)
с "философом-ослом". Безжалостно определяет: "Ницше √ только строитель
лабиринта (его любимый образ), и к идеям, о которых он писал, он относится как желудок
к проходящей через него пище". Но здесь же начинает сочувствовать Ницше из-за
"жутких болезней, которые мучили его 29 из прожитых 56 лет".Сергей
Гандлевский ("Итоги"), рецензируя книгу "Классик без ретуши. Литературный мир
о творчестве Владимира Набокова" (М.: НЛО, 2000), называет Набокова "оборотнем",
с иронией вспоминает: "Набокову было одиннадцать лет, когда преподаватель Тенишевского
училища - как в воду глядел - предсказал своему ученику пожизненную, да и посмертную
молву: "Для меня загадка. Слог - стиль - есть. Сути нет". Но сразу же идет на
попятную: призывает, цитируя В. Вейде, не относиться к Сирину "всего лишь как
к неотразимому виртуозу, все равно придаем мы этому слову порицающий или хвалебный
смысл", допускает наличие у Набокова "подспудных духовных побуждений"
и жалеет, что их постижение невозможно без "игры ума, изобретательных толкований,
изощренностью порой соизмеримых с отправным текстом". Согласитесь, как-то грустно
все.
Порывистая Лейла Гучмазова ("Время MN") призывает"сделать обязательным чтением гуманитария широкого
профиля" безумные записные книжки Вацлава Нижинского, мрачно заявляя: "Нам,
здесь и сейчас, такая прививка от агрессии и раскормленного инстинкта самосохранения,
диктующего не замечать чужой боли, очень нужна". А хладнокровный, как удав, Михаил
Новиков ("Коммерсант"), поначалу характеризует сборник "Русский журнал. 1997-┘" как
"детектив вроде акунинского", потом √ как "этнографическое исследование",
потом √ как "несколько очень хороших статей и множество любопытных" и наконец
√ как "литературный проект, посвященный кризису среднего возраста".
Забывая о хладнокровии, неожиданно и неподдельно тоскует.
Потому как и без несчастной любви, разбитого сердца и обманутых надежд повод для
печали найдется. Потому как грусть разлита в самом воздухе.