Есть люди, которые пишут книжки. В прошлом веке
они были "властителями дум". Есть люди, которые пишут о людях, которые пишут книжки.
Они были "властителями дум" в позапрошлом веке. В человеке, который пишет о людях,
которые пишут о людях, которые пишут книжки, есть уже что-то не просто стародавнее,
но и экзотическое, как в соколиной охоте. Подумать только: лес, толпа оживленной
знати, разгоряченные лошади, дорогущие костюмы, сбруя и рожки, - и все это для того,
чтобы посмотреть, как ручной сокол взовьется и поймает дикую птичку-крохотулю. Птица-соколица
трепещет, волнуется, рвется в высоту - ни дать ни взять Наташа Ростова на первом
балу. Или Яна Соколова с пачкой газет и журнало!
в, прижатой к сердцу и увлажненной слезами восторга вперемешку с умилением.
А как не трепетать?
Все так умно, и ладно, и красиво. Иногда слишком путано и не очень понятно, но тем
большую гордость чувствуешь, преодолев-таки словесные построения на пути к мысли
автора. Не скрою, как ребус разгадывала опубликованную в последнем номере "Афиши"
(#13, 2000) статью Льва Данилкина "Батяня Болмат" о книге Сергея Болмата "Сами по себе": тут у товарища Данилкина цитата оттуда, здесь отсюда,
там какая-то аллюзия, это вроде реминисценция, еще он называет себя "бук-ревьюером"
и любит выразиться пообразней, например, характеризует роман как "историю любви,
залитую спиртом всяких сильнодействующих общих мест, - чтобы за счет повышения градуса
сохранить любовную линию, сердцевину". В общем, очень красиво и для избранных.
Но я все-таки поняла, что книжка ему понравилась, потому что в девяностые, во время
действия романа, он был мо!
лодым, красивым и влюбленным. Сам Лев Данилкин называет свои чувства ностальгией.
Пусть будет так. Замечу только, что предшественница Данилкина по книжным обзорам
в "Афише" Дуня Смирнова только в страшном сне могла бы назвать себя бук-ревьюером,
зато слово "ностальгия" употребляла в согласии с его смыслом.
С помощью Юрия Сапрыкина "Афиша" сделала коротенькие (но много картинок!) интервьюшки
с ведущими МТV, определив, между прочим, и их круг чтения: от книжек несомненно,
а потому подозрительно правильных (Гессе, Стругацкие, Ричард Бах и т.д.) до честного
"читать не любит вообще": "Сколько раз начинала читать книжки всякие-разные, но
не могу сконцентрироваться, мысли все время блуждают". Очень понимаю.
Пока "Афиша" ностальгировала по девяностым и тусовалась с ведущими МТV, газета
"Время новостей" в лице Ольги Гердт читала выпущенные издательством "Вагриус" дневники
Вацлава Нижинского, кои оригинально окрестила "записками сумасшедшего". В
своей статье госпожа Гердт подробнейше пересказала предисловие к дневникам, повествующее
об их нелегкой судьбе, оставив себе для оценки первый и последний абзацы. В первом
абзаце дневники были названы "документом удивительным и захватывающим". К
последнему абзацу пыл госпожи Гердт отчего-то поостыл, и она пришла к выводу, что
"этого джинна никогда не следовало бы выпускать из бутылки". В общем, ей было
интересно, но дочке своей она бы не разрешила. Но было интересно.
Очень серьезный Андрей Немзер все в том же "Времени новостей" с уважением отозвался
о выпущенных книжками статьях "неподдельно страстного" Якова Гордина, "человека
большой и неуступчивой мысли" Андрея Арьева, "великого литературоведа"
Вадима Вацуры. Андрей Немзер заставил меня вдвойне трепетать своей склонностью к
таким высоким словам, как "образцовый интеллигент", "эстетическая радость",
"подлинное воспитание чувств" и т.д., но чрезвычайно озадачил нежеланием склонять
фамилию Вацуро. А ведь она склоняется, правда? Или мы что-то не то в школе проходили?
Кстати о школе. Именно на статью для современного школьного учебника по литературе
похож текст Михаила Золотоносова "Карусель, или За что я люблю Войновича" из еженедельника
"Московские новости". О романе Владимира Войновича "Монументальная пропаганда" -
серьезно, но не скучно, подробно, но непредсказуемо. Главная идея статьи не просто
очевидна, но и на всякий случай - для таких непонятливых, как я - выделена жирным
шрифтом: "Рискну заявить, что Войнович первым попытался выполнить уже повисший
в воздухе социальный заказ на исторический роман". И заголовок свой Михаил Золотоносов
заботливо комментирует: "крутящаяся карусель, заляпанная кровью и грязью"
- это наша история, Войновича он любит за принцип "уметь поссориться с любой властью
только за то, что это власть; не верить, не бояться и ничего не просить". Очень
популярно. А вот почему Лев Данилкин так запанибратски обошелся с Сергеем Болматом
в своем заголовке, я не поняла. Только не говорите мне, ч!
то "Батяня Болмат" - перевранная строчка группы "Любэ". Я сама вижу. Но мне это
ничего не объясняет.