"Критика" выходит в
Киеве уже четвертый год. Явившись впервые, она заявила себя украинским эквивалентом
NYRB и польской "Культуры". Замечательно, что почти одновременно с киевской "Критикой"
начал выходить московский "пушкин", начав точно так же со ссылки на NYRB. Однако,
"пушкин" на американские "Книжные обозрения" не походил нимало (даже когда во второй
- и последней - своей версии сменил глянцевый дизайн на полноцветно-газетный): как
и его двухсотлетний патрон-юбиляр, он предполагал быть всем, всем-что-ни-попадя и
еще кое-чем. В конечном счете бумажного "пушкина" не стало, а скромная, но последовательная
украинская "Критика" осталась быть, блюдя чистоту жанра и верность однажды выбранному
дизайну: действительно один в один NYRB!
. (Про то, почему это так, почему на украинской почве западные лекала приживаются,
а на российской - нет, мы уже пытались однажды рассуждать. Тоже здесь и тоже по поводу "Критики").
Журналы принадлежат к тому роду предметов, для которых возраст - достоинство.
Лишь после выхода эдак пяти-шести регулярных номеров журнал, что называется, входит
во вкус, и лишь по прошествии изрядного количества лет он занимает ту культурную
нишу, на которую, согласно жанру, претендует изначально. В этом смысле "Критика",
похоже, состоялась; что же до "ниши" - здесь главный редактор украинского журнала,
гарвардский профессор Григорий Грабович, когда-то приводил в пример выходящую в Париже
польскую "Культуру" - издание, чей опыт доказывает, что "даже единственный журнал
способен оказать решающее воздействие на общество, на его ценности и самооценку".
Правду сказать, если аналогии с американскими "Обозрениями" остаются в пределах
жанра и макета (фактически - лекала), близость с польской "Культурой" скорее идеологична:
притом, что редакции "дружат домами", регулярно обмениваясь статьями и анонсами,
вместе собирая тематические выпуски, характерна та замечательная последовательность,
с которой украинский журнал выбирает польские статьи, когда речь заходит о пресловутом
"восточном соседе" и "русском вопросе". В августовской Критике" Мариуш Вильк с рецензией
на "Демократию по-русски" Владлена Сироткина - из мартовского номера "Культуры".
Польский выбор понятен: Владлен Сироткин - московский визави Михаила Геллера (Адама
Кручика), его сборник "МИК" издает фактически одновременно с "российскими" статьями
Кручика, и польский рецензент видит различие главным образом в "точке зрения наблюдателя";
Геллер нелицеприятно наблюдал "из Парижа", тогда как Сироткин обретается "внутри".
Хотя тотальный пафос московского автора и солидарно!
го с ним польского рецензента (Азия-с!) вместе с набором тривиальных общих мест
(морозы, дороги и бескрайние просторы) и растиражированных анекдотов (про оплевавших
друг друга екатерининских "депутатов" и "думцев", ворующих унитазы), - вполне в жанре
"иностранных записок". И когда российский канцлер кн. Горчаков именуется, на польский
лад, Горчаком, - уже не поймешь что это: опечатка "Критики", обмолвка "Культуры"
- какая разница?
Слишком длинные фамилии в этой "ушибленной ширью" стране...И, в конце концов,
это вовсе не тема последней "Критики". Тема последней "Критики", надо думать, - "постбубабизм"
(хоть имя дико...). Открывает номер большая "вводная" Юрия Тарнавского - об украинском
модернизме, как он есть (или как его нет). Собственно, это рецензия на второе издание
монографии Саломии Павлычко"Дискурс модернизма в украинской литературе"; но, как
все работы о terra incognita - украинской литературе, - она предлагает собственные
историю и классификацию. Модернисты противостоят не "народникам", а "суспильникам"
("социальщикам"?), потому что в центре такой литературы - не столько идея "народа",
сколько идея "служения" (народу ли, нации ли...), - в конечном счете: подчинения
литературы неким общественным интересам.
Рецензент - к слову сказать, участник т.н. "Нью-Йоркской группы" и авангардистского
объединения Fiction Collective - согласен с Саломией Павлычко в том, что модернизм
в украинской литературе - явление маргинальное; однако готов возразить, что это не
есть особенность исключительно украинской литературы. Модернизм маргинален всегда
- в силу собственной элитарности, полагает Тарнавский; а исключительность украинской
ситуации - в том, что здесь элиты озабочены все больше "суспильницкими" фигурами,
никоим образом не интересуясь "современными течениями украинского модернизма".
Последующий контекст "Критики", видимо, призван откорректировать это положение.
Здесь вяло-комплиментарная статья о неупомянутом у Тарнавского Игоре Рымаруке с дежурными
отсылками на классическую для каждого пишущего по-украински книгу Энтони Смита "Национальная
идентичность", и большой блок работ о Бу-Ба-Бу, тоже довольно скучных, но не комплиментарных
отнюдь. Огромный (на без малого шесть полос) текст Тамары Гундоровой называется "Бу-Ба-Бу,
Карнавал и Кич" и на вполне кичевом на сегодняшний день постструктуралистском волапюке
там разжевывается что-то про "бахтинскую карнавализацию", "постмодернистский иронизм"
и "бубабистский нарциссизм". Затем Игорь Пизнюк пытается проследить историю Бу-Ба-Бу
от рождения и до смерти с последующей мифологизацией. Мифология Бу-Ба-Бу, полагает
он, основана на отсутствии у бубабистов каких бы то ни было общих теоретических установок,
поэтому "участники группы могут выдавать все, что они делали, делают и будут делать,
как безусловное Бу-Ба-!
Бу" (в подтверждение цитата из Андруховича: "И даже если ради куска хлеба он [бубабист]
продаст себя рекламному агентству, то это будет Бу-Ба-Бу-лучше-для-мужчины-нет").
Миф о том, что бубабисты сотворили с украинской литературой что-то новое, на взгляд
этого автора, не выдерживает критики: "Изобрели они не что иное, как громкое провокативное
название, а также использовали свое историческое время". Претензия более чем странная:
в конечном счете, любое состоявшееся культурное явление состоялось в силу того, что
смогло адекватно использовать свое историческое время, а если не смогло - то не состоялось.
Последним надгробную речь бубабизму произносит Сергей Грабовский. По его версии,
беда того же Андруховича в том, что на этом поле у него нет конкурентов: "Украинскому
интеллектуальному сообществу конкуренция необходима, но где ее взять, когда нет и
сообщества как такового". "Потенциальный социальный адресат Андруховича - анонимная
культурная Пустота, контуры которой извне очерчены песнями Маши Распутиной и детективами
Чингиза Абдуллаева".
В общем, прав-таки оказался Тарнавский и все разговоры об украинской литературе
сводятся в конечном счете ко всему, что угодно, кроме... Преждевременные похороны
Бу-Ба-Бу, тем более странны и парадоксальны, что литературные-то персонажи более
чем живы: вероятно, своего рода замещение по Фрейду. В основе - подспудное недовольство
культурной ситуацией в целом. Настоящая тема украинской литературной периодики (и
этот номер "Критики" не исключение) - "отсутствие в государстве Украина сознательного
национального (и культурного) большинства" и фактический провал национальной "культурной
революции". Весь этот плачевный пафос происходит из одной изначально порочной посылки:
украинские интеллектуалы почему-то полагают, что элитарный по сути своей литературный
дискурс должен победить на том поле, где побеждает сегодня "русскоязычная попса".
И трагедия - в том, что Андруховичу никак не победить Машу Распутину. Так ведь и
Кибирову ее не победить. И даже чудо-богатырям Сорокину-с-Пеле!
виным. И нет такой силы, которая бы победила Машу Распутину. И это не есть культурная
проблема. Культурная проблема, если следовать Юрию Тарнавскому, - в традиционно "суспильницкой"
интенции украинской элиты, несамодостаточной по определению. А раз уж она, элита,
обречена идти по этому - привычно исхоженному - пути, - обнаруживаются причины, всегда
одни и те же: привычный враг, который приходит с Востока, на этот раз в облике прекрасной
и ужасной Маши Распутиной. И мальчики для битья, которыми - отчасти по подсказке
языка, отчасти по фрейдистской оговорке - оказались "бубы" (по Тамаре Гундоровой
- "китчевое прозвище бубабистов").