Ирина Каспэ Роман
007 Малькольм Брэдбери. Профессор
Криминале: Роман / Пер. с англ. Б.Кузьминского, Г.Чхартишвили, Н.Ставровской. - М.:
Иностранная литература, Б.С.Г.-ПРЕСС, 2000
Роман Малькольма Брэдбери устроен таким образом, что по
прошествии определенного времени любая информация о нем сама собой принимает форму
не то репортажа, не то эпилога. Через пять лет после журнальной публикации русскоязычный
"Профессор Криминале" обрел книжный корешок с серийным номером 007. На Востоке и
Западе все успело несколько раз измениться. Подросло новое поколение. Слово "постмодернизм"
в конце концов стало стилистически нейтральным, лишилось привилегии не только жить,
но и ум!
ирать, и теперь в надлежащих случаях может использоваться без малейшего стыда и
неловкости. Деррида признан попсовиком, Жак Делор ушел в отставку, Мартин Эмис недавно вышел в московском издательстве "Махаон".
А как иначе? "Профессор", во-первых, представляет собой литературный текст, без
конца отсылающий к собственной литературности-текстуальности ("я разумею здесь
день, когда пишу этот текст, а вовсе не день, когда вы его читаете - я вас знаю,
вы еще годы, десятилетия можете проспать, прежде чем раскроете мою книжку"),
и, во-вторых, предлагает в качестве сюжета историю, отсылающую к истории как таковой
("всегда кажется, что время, в котором мы живем, названия не имеет, но ведь всех
нас что-то делает, во всякую эпоху мы ведем борьбу с какими-нибудь призраками").
Словесность и время так и должны были застыть, обнявшись, в изнеможении от минувших
катаклизмов и в предчувствии грядущих катастроф.
Герметичность, казалось бы, полная. Читай и наслаждайся многочисленными забавными
вывертами. Настолько многочисленными, что даже не знаешь, кого привести в пример:
то ли великого организатора профессора Монцу в пылу объявлементи и в окружении прекрасных
аспирантин, то ли младого Герстенбаккера, то ли Сепульхру Бесподобную, женщину-пароход,
то ли лапулечку Лавинию, диванную подушку, - да, в общем, все-все-все загримированы
и озвучены так, чтобы в тени не остаться. Одна беда - в сочетании с высшим переводческим
пилотажем некоторые куски романа читать практически невозможно из-за переизбытка
утробного удовольствия, - но это препятствие преодолимое.
В общем, выйди книга не сейчас, а через год, через три, через десять лет - вряд
ли что-нибудь изменилось бы в ее восприятии. Вот только серийный номер на корешке
был бы другим, не джеймсбондовским - а это существенно. Уж больно удачное совпадение
(а может, не совпадение? чей-то коварный умысел?). Поводов для компаративистских
упражнений предостаточно - и тут и там шпионский маскарад, большая политика, интернациональный
ландшафт, череда стран и континентов, косяки красоток-попутчиц, которые все на поверку
оказываются тайными агентами. Маленькие туристические радости. В Вене - Моцарт и
взбитые сливки, в Швейцарии - банки и сыр, в Венгрии - палинка и памятник Петефи.
Европа беснуется, а герой наблюдает: в одном случае с американским деятельным всепрощением,
в другом - с британской ироничной отстраненностью.
Но главное - в обоих случаях отправной точкой послужил позитивистский миф о всесильном
ученом. Как назывался первый фильм о Джеймсе Бонде? "Доктор Но". То-то и оно. В английском
варианте Криминале тоже не professor, а doctor.
В бондиане все, конечно, происходит в полном соответствии с рационалистическими
канонами: профессор доходит в собственном рационализме до безумия и прячется где-то
там у себя на острове - ненормальный нарыв на разумном теле истории. У Брэдбери старый
сюжет, естественно, постмодернизируется: коль скоро отличительное свойство ученого
- не рационализм, а тотальное недоверие ("философия есть форма иронии"), доктор
Криминале предельно, ненормально доверчив. История сомнительна, хитроумна, алогична,
а профессор готов поверить всему и вся и оттого так же беспомощен, как его предшественники
эмпирики. Не приспособленный к жизни ребенок. Рассеянный интеллектуал. Чудовище,
опутавшее своими сетями весь мир.
Куда без Профессора, без его воспаленных грез о мировом господстве. С одной стороны,
они вот уже сто лет никого не пугают; давно понятно, что все это - утопия, блажь,
детские нестрашные сказки. В то же время именно оно, непрекращающееся научное бормотание,
делает мир таким обжитым, таким тесным, таким туристическим. Безопасным местом для
веселых прогулок шпионов и журналистов.
Правда, в "Профессоре Криминале" за туристической любовью к запоминающимся деталям
скрывается неподдельный ужас перед уютным, не страшным на вид настоящим, поскольку
за настоящим, в свою очередь, скрывается прошлое, история как она есть, "старая
горькая человеческая история с изрядной долей зла и преступлений". Об этом прямо
объявлено в тексте, ближе к финалу.
Роман Малькольма Брэдбери устроен таким образом, что в нем все рано или поздно
говорится прямо. Потому что и постмодернизм, и постистория, и недоверие, и сокрытие,
и шпионский маскарад, и литературный карнавал нужны лишь затем, чтобы быть отброшенными
с недвусмысленной ясностью. "Многие... - не те, кого они изображают из себя...
я вижу, вы и впрямь не понимаете, что представляет собой наша Новая Европа" -
это неважно, важно, что у всех был выбор. Логика безумного профессора, ничего не
поделаешь. Вначале поставить мир на уши, а потом застыть как скала, не уступая, сопротивляясь
изо всех сил стоящему на ушах времени.