Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay
  Все выпуски  

Книжные новости в Русском Журнале / Книга на завтра Круг чтения


Служба Рассылок Городского Кота
Русский Журнал. Круг чтения
Все дискуссии "Круга чтения"
Новости Электронных Библиотек


Ирина Каспэ
Медленный сплин старика Обломова
Сергей Обломов. Медный кувшин старика Хоттабыча: Сказка-быль для новых взрослых. - М.: Захаров, 2000

Вступительную реплику из монолога книгопродавца Захарова на четвертой странице обложки все равно не обойти, поэтому начнем прямо с нее, с реплики. "Вы убедились, что книги Б.Акунина о приключениях Эраста Фандорина - это класс?!"; как-то не сразу вспоминается, что самый первый томик Акунина - "Азазель", - выпущенный И.В.Захаровым пару-тройку лет назад, был замаскирован под стандартный покетбук и снабжен невнятной оберткой. В основе издательской риторики лежало полнейшее умолчание, причем таинственности оно преисполнилось лишь по прошествии определенного количества времени.

О "Медном кувшине старика Хоттабыча" известно все - сразу и через край. Что это ремейк. Что это товар. Что буржуй издатель эксплуатирует автора. Что обаяшка автор (еще раз см. четвертую страницу обложки, где он с голым торсом и бархатным взором) мило дерзит в ответ и выдает нечто среднее между "Вот Вам моя рукопись. Условимся" и "Может, я лучше останусь собой? "Дирол Уайт" - моя любимая жевательная резинка!".

Дабы скрасить неизбежное издательское вмешательство в текст, Сергей Обломов, он же Сергей Кладо, мудрит с нарративными инстанциями, рамочными конструкциями и проблемами идентичности: по роману вовсю разгуливает представленный в третьем лице оболтус писатель, без конца поминает издателя не вполне добрым словом, подстебывается над собственным героем, пару раз запутывается в определениях "я"-"другой" и пишет, пишет, пишет свое замечательное коммерческое произведение.

В целях максимального извлечения прибыли в качестве ключевых слов выбраны самые с книгоиздательской точки зрения топовые: "поколение" и "пустота".

"В кувшине было пусто. Правильнее, впрочем, было сказать, что в кувшине была пустота. Самая настоящая пустота, самая пустая из всех пустот... Он взял пустой стакан и до половины наполнил его пустотой из кувшина. потом поднял наполовину полный пустотой стакан к окну и посмотрел на свет. Пусто".

Поколение следует описать, а пустоту - заполнить; по возможности - ненавязчиво. Как нужно описывать поколение, чтобы оно само себя узнавало за версту, - примерно понятно: интернет, "Пропаганда", "Четыре комнаты", гашиш с мухоморами и стрелки с разборками. Телевизионная мишень Югославия и гипотетический СПИД на заднем плане. Чем заполнить пустоту - тоже, в общем-то, ясно: детство; детство у нас теперь самая золотая жила. Что ж еще может вызвать скупую мужскую слезу, как не черно-белые очертания "Гостьи из будущего" - она же из прошлого - в предпоследней главе. Обложка, формат, характерное заигрывание с читателем, многочисленные обращения, посвящения, предуведомления и послесловия очень похоже имитируют панибратски-навязчивую стилистику повестей из школьной жизни.

Тем не менее вся эта игра в жесткий книжный бизнес вызывает неотступное ощущение чего-то книжного, да, однако далеко не жесткого. Вот так же наивные авантюристы О'Генри хотели заработать много-много денег, а получили несносного, неполовозрелого мучителя и горячую картофелину за шиворот.

Что-то здесь явно не учтено. С детством, видимо, вообще опасно связываться. Скажем, если в детстве издателя Захарова Хоттабыч мог присутствовать как фигура культовая, то в детстве писателя Кладо - разве что как знаковая. Что до непосредственно протагониста-хакера, годящегося писателю в младшие братья, а издателю - в сыновья... когда б не случайный биографический выверт, вряд ли бы джинны и кувшины для этого вообще нечто значили. И возникает естественный вопрос: кто этот одержимый читатель, который, по замыслу, должен скупить тираж "Медного кувшина"? К какой генерации он, собственно говоря, принадлежит? Сколько ему лет? От шестнадцати до сорока? От восемнадцати до тридцати?

Может, ставка и делалась на возрастную вилку издатель/писатель/герой. В результате, однако, получился химероподобный уродец: от издателя у него - ностальгия по Хоттабычу и навязчивая идея о новом поколении, от центрального персонажа - возраст чуть больше двадцати со всеми причитающимися возрастными особенностями; но костяк, костяк, на который все это нанизывается...

Экзистенциальная неприкаянность и дурашливое бессребренничество хакера Гены вряд ли способны вызвать у его бодрых ровесников какие бы то ни было ответные чувства. Лучшие моменты в книге - а они в ней случаются, хотя и длятся недолго - воспроизводят щемящую лоховитую растерянность. Юный герой блюет в пустой медный кувшин. А потом споласкивает кувшин под краном. А Хоттабыч все не появляется.

Ко всему прочему, заторможенного протагониста еще и называют Джинном со школьных времен; от постоянных инверсий у любого нормального человека закружится голова.

"-Э-э, послушайте, э-э, уважаемый... Джинн, короче, - это я.

Дядька с интересом осмотрел Джинна с головы до ног, потом как бы даже внутри - через глаза - и скептически заметил:

- Вы похожи на человека. Вероятно, за время моего одинокого отчаянного заточения духи сильно огрубели".

Действие слишком вяло. События слишком невразумительны. Шутки, как правило, не смешны. Время то течет чересчур медленно, то - непомерно суетливо, до скороговорки, до косноязычия, до каши во рту:

"Время мира мерцает мерно звуком, чтобы меру времени было невозможно осязать, как и его само (ни С.Кладо, ни И.В.Захаров, ни получающий солидный оклад корректор издательства "Захаров", естественно, не подозревают, что правильная форма местоимения здесь - "самое" с двумя точками над "е". Впрочем, Игорь Валентинович уже имел случай публично заявить, что чем больше в книге грамматических ошибок, тем она потенциально популярнее. - РЖ)".

Людям вообще-то несвойственно любить никчемность, ущербность и хаос в мозгах. Да простят рецензенту ее бывшие одноклассники и однокурсники: если какое-то поколение здесь и замешано, то разве что немногочисленная трейнспоттинговая генерация двадцатишести-двадцативосьмилетних. Кто же еще смотрел на каникулах "Гостью из будущего". Кто еще до одурения выясняет отношения со временем, толком не зная, как именно это можно сделать.

Не случайно лингвистические и алгебраические телеги про "двоичность всего компьютерного", про то, что джинн - слово, а жемчужина из восточного сундука - русский язык, так и остаются телегами. А вот время - это серьезно, это кровное. Авторская вольница, в которую издатель не сунулся. Эпилог целиком посвящен времени. Для подстраховки все, конечно, списано на компьютерный бред старика Хоттабыча, сделавшегося сайтом-переводчиком, но это мелочи. Время - это тема. Даже почти мысль: "Время не может быть точным, потому что все время меняется", - и Сергей Обломов чувствует, что с этой мыслью, равно как и со временем, положено что-то делать, но каким образом, что именно, к чему? Разве что повторять до бесконечности, до тавтологии: время, время, время, - и смотреть, как оно проходит. Книга построена на одуряющих повторениях: от аллитераций до краткого содержания глав. А время безжалостно утекает сквозь пальцы. Вот он, самый существенный облом. Первоисточник всех мелких! обломов, которые автор радостно подытоживает в конце каждой главки.

Очень трогательно. Только малолетний хакер явно мешается под ногами.





Поиск по РЖ
Приглашаем Вас принять участие в дискуссиях РЖ или высказать свое мнение о журнале в целом в "Книге отзывов"
© Русский Журнал. Перепечатка только по согласованию с редакцией. Подписывайтесь на регулярное получение материалов Русского Журнала по e-mail.
Пишите в Русский Журнал.

http://subscribe.ru/
E-mail: ask@subscribe.ru

В избранное