Новый
сезон в Театре на Малой Бронной открылся премьерой - "Доктор Фауст" по пьесе Кристофера
Марло. Афиша гласила: "Впервые в России!" "Фауст" Марло никогда у нас не ставился,
и потому зрительские ожидания привычно склоняются в сторону более известного гетевского
варианта. У Марло же доктор Фауст только вызывает дьявола, продает душу, путешествует
в обществе Мефистофеля и в конце концов умирает. Никакой Маргариты, никакого "остановись,
мгновенье!". Антиклерикальные мотивы, вставные сцены со слугами, a la Шекспир, крепкая
декорация от Станислава Морозова, костюмы от Марии Даниловой, напоминающие обертки
дешевых конфет √ "ириски" и "барбариски", плюс стихи Джона Донна и музыка, написанная
постановщиком спектакля Игорем Древалевым. Но стихи и музыка - пожалуй, уже костыли.
Нельзя ставить "Гамлета" без Гамлета - это аксиома. Так и "Фауста" без Фауста
- нельзя. Это, разумеется, не претензия к исполнителю - Дмитрий Цурский (Фауст) ничем
не плох, он честно играет то, что ему было предложено играть. Единственный вопрос,
который можно было бы задать: почему именно он, почему не кто-нибудь другой, все
равно, кто? Фауста в этом спектакле нет - он ничего не жаждет, ничего не открывает,
ничего не познает. Все происходящее с Фаустом происходит совершенно формально. Может
быть, только в страх смерти, приходящий в конце концов к Фаусту, как-то верится.
Зачем было Фаусту заклинать дьявола, непонятно. Единственное приходящее на ум объяснение
- мода. Кажется, это общая мода на чернокнижие: слуга Фауста Вагнер (Кирилл Глазунов)
изображает из себя чернокнижника, подобно своему хозяину; какие-то слуги на постоялом
дворе крадут у Фауста книгу и начинают читать по ней заклинания - просто так, от
нечего делать, чтобы "выпендриваться". Моде этой, поветрию, выпенд!
режу, поддается и Фауст - молодой и глупый, никаким собственным знанием и переживанием
этого знания не отягощенный. Возможностями, предоставленными ему Мефистофелем, он
распоряжается как-то совершенно по-тинейджерски: скучно валяет дурака; издевается
над ни в чем неповинными встречными, вроде папы римского и императора константинопольского,
столь же, впрочем, как и он, неистребимо скучными; ворует блюда со стола, подобно
пажам в Бургундском отеле, удочкой срывавшим парики с лысых голов; корчит рожи; показывает
зад; сейчас, кажется, напишет где-нибудь неприличное слово. В общем, пакостит. Фауст
- мелкий пакостник. Довольно неожиданно, хотя, конечно, тоже имеет право на существование.
Одно ясно - ничего из того, что он делает, о чем спрашивает, чего требует, ему не
нужно.
Однако не все так безнадежно - нашелся и в этом спектакле тот, кто знал, чего
хотел. Мефистофель. Мефистофель здесь - женщина (Лариса Богословская). Актриса играет
не дьявола, не бесполое существо, а именно женщину, страстно влюбленную в Фауста.
Возможностью жить осмысленной жизнью, предоставленной ей режиссером, она пользуется
в полной мере - ей есть зачем выходить на сцену. В первом действии пол Мефистофеля
воспринимается только как прием, причем не самый лучший, принижающий то, что, по
идее, должно происходить с Фаустом, граничащий иногда с похабщиной. И только к середине
второго действия чувствуешь, что осколки складываются в целостную картину. Она так
любила Фауста, так хотела быть вместе с ним, что ради этого, может быть, сама и разожгла
в нем страсть к магии, заставила вызвать дьявола, выскользнула из ада, проскользнула
сквозь игольное ушко, со всех ног бросилась к нему - только чтобы никто не опередил.
Она соблазнила его и заставила пожертвовать своей бессмертной !
душой, только чтобы 24 года жить с ним обманом, силой, упреками, страстными манящими
монологами, обращенными в пустоту, отводя его от всех других женщин. И теперь, когда
время, отпущенное Фаусту, подходит к концу, она не может пережить того, что сама
обрекла его на погибель, на все те муки, которые ожидают его бессмертную душу, -
муки, при мысли о которых она сама трепещет. Не то Русалочка, согласившаяся ради
любви ходить по ножам, не то лермонтовский Демон наизнанку. Она баюкает Фауста, как
больного ребенка, она заворачивает его в овечьи шкуры, она согревает его своим дыханием,
она содрогается, глядя, как эта жизнь вытекает у нее сквозь пальцы. Она одна была
во всем виновата - но по крайней мере становится ясно, ради чего.