Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay

RSS-канал «суббота, 17:00»

Доступ к архиву новостей RSS-канала возможен только после подписки.

Как подписчик, вы получите в своё распоряжение бесплатный веб-агрегатор новостей доступный с любого компьютера в котором сможете просматривать и группировать каналы на свой вкус. А, так же, указывать какие из каналов вы захотите читать на вебе, а какие получать по электронной почте.

   

Подписаться на другой RSS-канал, зная только его адрес или адрес сайта.

Код формы подписки на этот канал для вашего сайта:

Форма для любого другого канала

Последние новости

Ближайший семинар
2010-11-09 22:48 covenarius
Дорогие коллеги, в среду ложусь в больницу - так что 13 ноября семинара не будет - про 20 будет отдельное объявление

картинки к Теме и вариациям
2010-09-27 02:55 psytza
простите за 1001 ссылку - http://psytza.livejournal.com/143862.html?mode=reply

Обсуждение "Темы с вариациями"
2010-09-12 20:09 covenarius
я: По поводу "Темы с вариациями" - Тема - Пушкин у моря - и может быть тема искушения - откуда и Фауст - и Сатана - "искушение свободой"? Тогда Блок на берегу Невы - как запертый в Петрограде (его не отпустили в 1921 за границу) - как не удалось уехать и Пушкину - что накладывается и на Пастернака - начало 20-х, семья уезжает за границу - он вскорости ненадолго последовал за родителями и сестрами

ирина: искушение свободой и невозможность уехать - это хорошо. это вообще очень злободневно, похоже, уже в начале 20х.
я: и параллелизм самого себя пушкина и блока логичен
ирина: тем временем, я тут Пу на ночь полистала. Наполеон на Эльбе, например, не годится нам? и вообще Наполеон.
параллелизм - более чем.
и еще вот Погасло дневное светило.
кроме того, Наполеон упоминается в пресловутом пушкинском К морю
я: думаю за счет "Прощай свободная стихия ..." еще как годится - а из многолетней давности идея про пиво - по усам текло - "и я там был" - картина Пушкин у моря Леонида Пастернака - см. в ЖЖ
Отправлено в 16:51, воскресенье
ирина: и уж больно МЦ почетала Наполеона, а ей БП шлет книжку с ТиВ
я: Она просила БП ей посвятить одну из Вариаций
ирина: правда, что там у МЦ с Наполеоном в это время было - не проверяла пока. написанное, в смысле. и Бп прочитанное
т.е. МЦ - как уехавшая...
свободная?
Отправлено в 16:54, воскресенье
я: м.б.
ирина: короче, пушкин, тайную свободу пели мы вослед тебе
как основная линия
Отправлено в 17:03, воскресенье
я: это красиво
ирина: Вы ж сами это и предложили)
а дальше там еще и цыгане появятся
Отправлено в 17:11, воскресенье
ирина: о, а дальше еще лучше! Дай нам руку в непогоду, Помоги в немой борьбе!
и никто небось ничего не понял
какая-то политика прет отовсюду
Отправлено в 17:22, воскресенье
ирина: еще, мимоходом: пушкинская Русалка (которая соблазнила монаха) - в параллель к теме искушения
О







Sent at 5:24 PM on Sunday
Константин: естественно - ведь дата 1918 год - полностью снимала (за исключением Сфинкса) блоковскую тему - и вместо отказа от внешней свободы - видели просто "прощание с романтизмом"
это - по поводу "никто ничего не понял"


Sent at 6:03 PM on Sunday
Константин: ну и уж совсем "кацисовщина" - но "прощай свободная стихия" рифмуется с "прощай немытая Россия" Пушкин-Лермонтов


Sent at 6:09 PM on Sunday
ирина: шифровался, да?
"от этой точки глаз нельзя отвлечь" - Евгений верхом на льве в Мв.


Константин: нет - просто много всего разного в голове было одновременно - мне так кажется


ирина: ну да, а мы занимаемся как раз тем, чтобы понять, что же было у него в голове.


Константин: ага - в общем переписку в чате перевешиваем в 3-27 и ждем дополнительных комментариев?))))


ирина: угу


Константин: кто нас с Вами будет дополнять?


ирина: ов и оа)
как вариант
а может, и БП откликнется уже?


Константин: попробуем))))


ирина: ну тогда вот еще вдогонку - синтаксическое:
первые четыре строфы оригинальной вариации - это лаконичнейшая пушкинская ремарка "берег моря". развернутая.

Спина
2010-09-10 21:05 covenarius
Дорогие коллеги вынужден отменить завтра семинар - спина не работает.18-го тоже не состоится - надеюсь, что все-таки уеду в Тарту

Новый сезон
2010-09-02 22:50 covenarius
Дорогие коллеги! Если кто не помнит, то 4 сентября - суббота. Предполагается проведение семинара в 17.00. Читать будем "Тему с вариациями" Б.Пастернака - я понимаю, что не так давно уже читали - и все же по некоторым соображениям попробуем перечитать. Возможно, дообсудим стихотворение "Пространство", но м.б. отложим разговор до 11 сентября.

Ни в одном он глазу
2009-11-14 12:03 sterh
Задача на Пастернака по математике от Р.Г.Лейбова.

https://3-27.livejournal.com/31258.html
2009-11-13 12:29 covenarius
Коллеги - напоминаю - "Чародей" М.И.Ц. - 14 ноября в 17.00

эпидемия гриппа
2009-11-06 19:23 covenarius
7 ноября семинара не будет - надеюсь, но не уверен, что 14 будет

Временные промежутки: шесть лет
2009-11-02 00:37 sterh
Правда ли, что, как предположил КМ, шестилетия в ОГ появляются слишком часто?


Шестилетия (курсив мой):
1.3
Конечно, я не догнал его <Скрябина>, да вряд ли об этом и думал. Мы встретились через шесть лет, по его возвращении из-за границы.
...
Без слез я не мог ее <"Экстаз"> слышать. Она вгравировалась в мою память раньше, чем легла в цинкографические доски первых корректур. В этом не было неожиданности. Рука, ее написавшая, за шесть лет перед тем легла на меня с не меньшим весом.
1.5
В один из ближайших вечеров, отправляясь на собрание "Сердарды", пьяного сообщества, основанного десятком поэтов, музыкантов и художников, я вспомнил, что обещал принесть Юлиану Анисимову, читавшему перед тем отличные переводы из Демеля, другого немецкого поэта, которого я предпочитал всем его современникам. И опять, как не раз уже и раньше, сборник "Mir zur Feier" очутился у меня в руках в труднейшую мою пору и ушел по слякоти на деревянный Разгуляй, в отсырелое сплетенье старины, наследственности и молодых обещаний, чтобы, одурев от грачей в мезонине под тополями, вернуться домой с новой дружбой, то есть с чутьем еще на одну дверь в городе, где их было тогда еще немного. Пора рассказать, однако, как ко мне попал этот сборник. Дело в том, что шестью годами раньше, в те декабрьские сумерки, которые я принимался тут описывать дважды, вместе с бесшумной улицей, всюду подстерегавшейся таинственными ужимками снежинок, ездил на коленках и я, помогая маме в уборке отцовских этажерок. Уже пройденная тряпкой и уторканная с четырех боков печатная требуха правильными рядами возвращалась на распотрошенные полки, как вдруг из одной стопы, особенно колышливой и ослушной, вывалилась книжка в серой выгоревшей обложке. По совершенной случайности я не втиснул ее назад и, подобрав с полу, взял потом к себе. Прошло много времени, и я успел полюбить книгу, как вскоре и другую, присоединившуюся к ней и надписанную отцу тою же рукою. Но еще больше времени прошло, пока я однажды понял, что их автор, Райнер Мария Рильке, должен быть тем самым немцем, которого давно как-то, летом, мы оставили в пути на вертящемся отрыве забытого лесного полустанка. Я побежал к отцу проверять догадку, и он ее подтвердил, недоумевая, почему это так могло меня взволновать.
2.7
Вернувшись в Марбург, я оказался в разлуке не с девочкой, которую знал в продолженье шести лет, а с женщиной, виденной несколько мгновений после ее отказа.
2.11
Прошло шесть лет. Когда все забылось. Когда протянулась и кончилась война и разразилась революция.

Другие промежутки (от года и более, меньше года я не смотрела; кроме того, учитываются только те промежутки, которые относятся непосредственно к жизни БЛП — то, что касается Ломоносова, например, здесь не учитывается):
1.2
Проходит три года, на дворе зима. Улицу на треть укоротили сумерки и шубы. По ней бесшумно носятся клубы карет и фонарей. Наследованью приличий, не раз прерывавшемуся и раньше, положен конец. Их смыло волной более могущественной преемственности - лицевой.
1.6
Хотя к этому располагал рассказ, я вопроса о том, что такое музыка и что к ней приводит, не ставил. Я не сделал этого не только оттого, что, проснувшись однажды на третьем году ночью, застал весь кругозор залитым ею более чем на пятнадцать лет вперед и, таким образом, не имел случая пережить ее проблематику.
1.10
Два года, предшествовавших поездке, слово Марбург не сходило у меня с языка.
2.9
Однако утром после описанной ночи, будучи в городе и поравнявшись с полем, я вдруг вспомнил, что не дальше года назад видел это поле во сне.
2.11
К моему удивленью, хозяйку я застал в живых. При виде меня она и дочь всплеснули руками. Обе сидели на тех же местах, что и одиннадцать лет назад, и шили, когда я явился. Комната сдавалась внаймы. Мне ее открыли. Я бы ее не узнал, если бы не дорога из Окерсгаузена в Марбург.
3.1
Я невольно вспоминал скончавшегося зимой перед тем Серова, его рассказы поры писанья царской семьи, карикатуры, делавшиеся художниками на рисовальных вечерах у Юсуповых, курьезы, сопровождавшие кутеповское изданье "Царской охоты", и множество подходящих к случаю мелочей, связанных с Училищем живописи, которое состояло в веденьи министерства имп. двора и в котором мы прожили около двадцати лет.
3.5
Пока он существовал творчески, я четыре года привыкал к нему <Маяковскому> и не мог привыкнуть. Потом привык в два часа с четвертью, что длилось чтенье и разбор нетворческих "150 000 000-нов". Потом больше десяти лет протомился с этой привычкой. Потом вдруг разом ее в слезах утратил, когда он во весь голос о себе напомнил, как бывало, но уже из-за могилы.
3.10
Через год я уехал на Урал. Перед тем я на несколько дней ездил в Петербург. Война чувствовалась тут меньше, чем у нас. Тут давно обосновался Маяковский, тогда уже призванный.
3.13
После этого прошло много лет. Прошел год, и, прочтя ему первому стихи из "Сестры", я услышал от него вдесятеро больше, чем рассчитывал когда-либо от кого-нибудь услышать. Прошел еще год. Он в тесном кругу прочитал "150 000 000". И впервые мне нечего было сказать ему. Прошло много лет, в теченье которых мы встречались дома и за границей, пробовали дружить, пробовали совместно работать, и я все меньше и меньше его понимал. Об этом периоде расскажут другие, потому что в эти годы я столкнулся с границами моего пониманья, по-видимому - непреодолимыми. Воспоминанья об этом времени вышли бы бледными и ничего бы к сказанному не прибавили. И потому я прямо перейду к тому, что мне еще осталось досказать.


Получается, шестилетия, действительно, в отличие от прочих временных промежутков появляются на удивление часто, и связаны они при этом со Скрябиным, В<ысоцко>й и Рильке (музыка-Марбург->философия-поэзия?). Совпадение ли это, и если нет, то как объяснить эти шестилетия?

Вообще, наверное, имело бы смысл сделать четкую хронологию ОГ с привязкой к реальным годам (и сверить ее хотя бы с Материалами к биографии), чтобы понять, насколько оно все правдоподобно (мы уже обращали внимание на то, что что-то выглядит странным в возрастах и годах в связи с Идой).

крейсер Варяг
2009-11-01 12:11 lifanchuk
Меня несколько смутила строчка про мальчика в шапочке Варяг.

Корабль "погиб" в 1904 году, в том же году была написана песня "Врагу не сдается наш гордый Варяг" и переведана на русский. С тех пор прошло уже 10 лет. Через два года после написания поэмы Японцы продадут корабль обратно в Россию. Я так думал, что эти два значимых события могли бы привести к тому, что тема "Варяга" станет популярной настолько, что появятся шапочки с названием корабля.
Единственное объяснение - это начало первой мировой, когда тема "героического корабля" стала снова актуальной, но она началась позднее.
В общем, непонятно.

Еще о Чародее и Онегине
2009-11-01 11:46 covenarius
между двух теток у колонны

Среди пятипудовых теток
Он с виду весит ровно пуд:
Так легок, резок, строен, четок,
Так страшно худ.

Да нет, — он ничего не весит!
Он ангельски — бесплотно — юн!
Его лицо, как юный месяц,
Меж полных лун.


А Дуня разливает чай...

Но нам уже доносят снизу,
Что чай готов.


...Чай разлитый Ольгиной рукою...

К "Чародею"
2009-11-01 02:29 covenarius
Впрочем, модернистских прямых и косвенных аллюзий здесь как мне кажется не меньше

к "Балаганчику", например,

Там мама наблюдает зорко
За девочкой с косой, как медь.

и

Над этим полчищем шарманок,
Картонных кукол и зверей,

Читаем "Чародей" Цветаевой
2009-11-01 01:58 covenarius
ВОЗМОЖНЫЕ ОНЕГИНСКОЕ АЛЛЮЗИИ В "Чародее" Цветаевой

(ВЫДЕЛЕНО ЗАГЛАВНЫМИ БУКВАМИ)



Он был наш ангел, был наш демон, ср. АНГЕЛ ЛИ ХРАНИТЕЛЬ ИЛИ КОВАРНЫЙ ИСКУСИТЕЛЬ
/.........../

Да нет, — он ничего не весит!
Он ангельски — бесплотно — юн!
Его лицо, как юный месяц,
Меж полных лун. - ср.ГЛУПАЯ ЛУНА НА ЭТОМ ГЛУПОМ ....

Упершись в руку подбородком, —
О том, как вечера тихи,
Читает он. — Как можно теткам
Читать стихи?!

О, как он мил, и как сначала
Преувеличенно-учтив!
Как, улыбаясь, прячет жало
И как, скрестив

Свои магические руки,
Умеет — БЕРЕГИСЬ, СОСЕД! — ТУТ И ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ ЛЕНсКОМУ И "ОПАСНЫЙ СОСЕД"(?)
Любезно отдаваться скуке ср. Но скучаешь ты как-то больше
Пустых бесед.

Но вдруг — безудержно и сразу! —
Он вспыхивает мятежом,
За безобиднейшую фразу
ГРОЗЯ НОЖОМ. ср. ОНЕГИН И ЛЕНСКИЙ ВО СНЕ ТАТЬЯНЫ

Еще за полсекунды чинный,
Уж с пеной у' рта взвел КУРОК. —
Прощай, уют, и ИМЕНИННЫЙ,
Прощай, ПИРОГ!

Чай кончен. Удлинились тени,
И домурлыкал самовар.
Скорей на свежий, на весенний
Тверской бульвар!

Нам так довольно о Бодлере!
Пусть ветер веет нам в лицо!
Поют по-гоголевски двери,
Скрипит крыльцо. —

В больших широкополых шляпах - ср. ШИРОКИЙ БОЛИВАР
Мы, кажется, еще милей...
— И этот запах, этот запах
От тополей.

Бульвар сверкает. По дорожке - ср. ОНЕГИН ЕДЕТ НА БУЛЬВАР
Косые длинные лучи.
Бегут серсо, за ними НОЖКИ,
Летят мячи,

Другие остаются в сетках.
Вот мальчик в шапочке «Варяг»
На платьице в шотландских клетках
Направил шаг.

Сияют кудри, щечки, глазки,
Ревун надулся и охрип. - ср. А МАТЬ ГРОЗИТ ЕМУ В ОКНО
Скрипят колесами коляски,
— Протяжный скрип. —

Там мама наблюдает зорко
За девочкой с косой, как медь.
В одной руке ее — ведерко,
В другой — МЕДВЕДЬ.

1.4: Греция и возраста
2009-10-27 00:27 sterh
1.4

Я оценил тогда, как вышколены у нас лицевые мышцы. С перехваченной от волненья глоткой, я мямлил что-то отсохшим языком и запивал свои ответы частыми глотками чаю, чтобы не задохнуться или не сплоховать как-нибудь еще.

По челюстным мослам и выпуклостям лба ходила кожа, я двигал бровями, кивал и улыбался, и всякий раз, как я дотрагивался у переносицы до складок этой мимики, щекотливой и садкой, как паутина, в руке у меня оказывался судорожно зажатый платок, которым я вновь и вновь отирал со лба крупные капли пота. С затылка, связанная занавесями, всем переулком дымилась весна. Впереди, промеж хозяев, удвоенной словоохотливостью старавшихся вывести меня из затруднения, дышал по чашкам чай, шипел пронзенный стрелкой пара самовар, клубилось отуманенное водой и навозом солнце. Дым сигарного окурка, волокнистый, как черепаховая гребенка, тянулся из пепельницы к свету, достигнув которого пресыщено полз по нему вбок, как по суконке. Не знаю отчего, но этот круговорот ослепленного воздуха, испарявшихся вафель, курившегося сахару и горевшего, как бумага, серебра нестерпимо усугублял мою тревогу. Она улеглась, когда, перейдя в залу, я очутился у рояля.

Первую вещь я играл еще с волнением, вторую - почти справясь с ним, третью - поддавшись напору нового и непредвиденного. Случайно взгляд мой упал на слушавшего.

Следуя постепенности исполнения, он сперва поднял голову, потом - брови, наконец, весь расцветши, поднялся и сам и, сопровождая изменения мелодии неуловимыми изменениями улыбки, поплыл ко мне по ее ритмической перспективе. Все это ему нравилось. Я поспешил кончить. Он сразу пустился уверять меня, что о музыкальных способностях говорить нелепо, когда налицо несравненно большее, и мне в музыке дано сказать свое слово. В ссылках на промелькнувшие эпизоды он подсел к роялю, чтобы повторить один, наиболее его привлекший. Оборот был сложен, я не ждал, чтобы он воспроизвел его в точности, но произошла другая неожиданность, он повторил его не в той тональности, и недостаток, так меня мучивший все эти годы, брызнул из-под его рук, как его собственный.

И, опять, предпочтя красноречью факта превратности гаданья, я вздрогнул и задумал надвое. Если на признанье он возразит мне: "Боря, но ведь этого нет и у меня", тогда - хорошо, тогда, значит, не я навязываюсь музыке, а она сама суждена мне. Если же речь в ответ зайдет о Вагнере и Чайковском, о настройщиках и так далее, - но я уже приступал к тревожному предмету и, перебитый на полуслове, уже глотал в ответ: "Абсолютный слух? После всего, что я сказал вам? А Вагнер? А Чайковский? А сотни настройщиков, которые наделены им?.."

Мы прохаживались по залу. Он клал мне руку то на плечо, то брал меня под руку. Он говорил о вреде импровизации, о том, когда, зачем и как надо писать. В образцы простоты, к которой всегда следует стремиться, он ставил свои новые сонаты, ославленные за головоломность. Примеры предосудительной сложности приводил из банальнейшей романсной литературы. Парадоксальность сравненья меня не смущала. Я соглашался, что безличье сложнее лица. Что небережливое многословье кажется доступным, потому что оно бессодержательно. Что, развращенные пустотою шаблонов, мы именно неслыханную содержательность, являющуюся к нам после долгой отвычки, принимаем за претензии формы. Незаметно он перешел к более решительным наставленьям. Он справился о моем образовании и, узнав, что я избрал юридический факультет за его легкость, посоветовал немедленно перевестись на философское отделение историко-филологического, что я на другой день и исполнил. А тем временем, как он говорил, я думал о происшедшем. Сделки своей с судьбою я не нарушал. О худом выходе загаданного помнил. Развенчивала ли эта случайность моего бога? Нет, никогда, - с прежней высоты она подымала его на новую. Отчего он отказал мне в том простейшем ответе, которого я так ждал? Это его тайна. Когда-нибудь, когда уже будет поздно, он подарит меня этим упущенным признаньем. Как одолел он в юности свои сомненья? Это тоже его тайна, она-то и возводит его на новую высоту. Однако в комнате давно темно, в переулке горят фонари, пора и честь знать.

Я не знал, прощаясь, как благодарить его. Что-то подымалось во мне. Что-то рвалось и освобождалось. Что-то плакало, что-то ликовало.

Первая же струя уличной прохлады отдала домами и далями. Целое их столпотворение поднялось к небу, вынесенное с булыжника единодушием московской ночи. Я вспомнил о родителях и об их нетерпеливо готовящихся расспросах. Мое сообщение, как бы я его ни повел, никакого смысла, кроме радостнейшего, иметь не могло. Тут только, подчиняясь логике предстоявшего рассказа, я впервые как к факту отнесся к счастливым событьям дня. Мне они в таком виде не принадлежали. Действительностью становились они лишь в предназначеньи для других. Как ни возбуждала весть, которую я нес домашним, на душе у меня было неспокойно. Но все больше походило на радость сознанье, что именно этой грусти мне ни во чьи уши не вложить и, как и мое будущее, она останется внизу, на улице, со всей моею, моей в этот час, как никогда, Москвой. Я шел переулками, чаще надобности переходя через дорогу. Совершенно без моего ведома во мне таял и надламывался мир, еще накануне казавшийся навсегда прирожденным. Я шел, с каждым поворотом все больше прибавляя шагу, и не знал, что в эту ночь уже рву с музыкой.

В возрастах отлично разбиралась Греция. Она остерегалась их смешивать. Она умела мыслить детство замкнуто и самостоятельно, как заглавное интеграционное ядро. Как высока у ней эта способность, видно из ее мифа о Ганимеде и из множества сходных. Те же воззрения вошли в ее понятие о полубоге и герое. Какая-то доля риска и трагизма по ее мысли, должна быть собрана достаточно рано в наглядную, мгновенно обозримую горсть. Какие-то части зданье, и среди них основная арка фатальности, должны быть заложены разом, с самого начала, в интересах его будущей соразмерности. И, наконец, в каком-то запоминающемся подобии, быть может, должна быть пережита и смерть.

Вот отчего при гениальном, всегда неожиданном, сказочно захватывающем искусстве античность не знала романтизма.

Воспитанная на никем потом не повторенной требовательности, на сверхчеловечестве дел и задач, она совершенно не знала сверхчеловечества как личного аффекта. От этого она была застрахована тем, что всю дозу необычного, заключающуюся в мире, целиком прописывала детству. И когда по ее приеме человек гигантскими шагами вступал в гигантскую действительность, поступь и обстановка считались обычными.


Меня интересует третий с конца абзац. Пока что я могу предложить два древнегреческих текста, в которых речь идет о четком деление на возраста; это элегия Солона и Филон Александрийский. Второй рассуждает о сакральности числа 7 и говорит, что жизнь человека можно поделить на семерки; "о возрасте написал и Солон, афинский законодатель":

Малый ребенок, еще несмышленышем вырастив зубы,
Все их сменяет за срок первой седмицы годов.
Если ж седмицу вторую прожить ему боги дозволят,
Зрелости первой следы он начинает являть.
В третью седьмицу хоть тело растет, но уже обрамляет
Щеки пушок, и затем кожа меняет свой цвет.
А за седмицы четвертой года расцветает у мужа
Сила, — она для людей знаменье доблести их.
К пятой седьмице пора, чтоб мужчина о браке подумал
И о рожденье детей, дабы потомство иметь.
В пору седмицы шестой укрепляется разум у мужа,
И необдуманных дел он уж не хочет свершать.
Но оишь в седьмую седмицу с восьмой вместе — будет в обеих
Ровно четырнадцать лет — ум расцветает и речь.
В пору ж седмицы девятой хоть муж и силен, но не могут
Разум и мудрость его с доблестью вровень стоять.
Если ж седмицы десятой семь лет отведут ему боги, —
В самую пору тогда смертная доля придет.
(Перевод Г.Церетели)


Я не призываю видеть в Солоне источник пассажа о возрастах, но если учесть, что мы обращали внимание на то, что в ОГ много что отмеряется шестилетиями, какой-то смысл все это может иметь.
Кроме того, повторю здесь свое соображение, что с Грецией связано названия очевидно знакового для БП места — Café grec. Оно появляется в тексте дважды, в 1.8 и 3.4 (при этом второй раз называется "греческой кофейней"). Оба раза Café grec вводит новую важную тему в жизни Пастернака: Марбург в мервый раз, Маяковского во второй; мне кажется, это можно рассматривать как в некотором роде взросление.

Дочитали "Охранную грамоту"
2009-10-25 01:50 covenarius
Если вспомнить, что говорится о Маяковском и Достоевском в "Докторе Живаго"

- Вы читали "Войну и мир" и "Флейту-позвоночник"?
Юрий Андреевич давно сказал ему, что думает по этому поводу, но Дудоров не расслышал из-за закипевшего общего спора и потому, немного погодя, спросил еще раз:
- Вы читали "Флейту-позвоночник" и "Человека"?
- Ведь я вам ответил, Иннокентий. Ваша вина, что не слышали. Ну, будь по-вашему. Скажу снова. Маяковский всегда мне нравился. Это какое-то продолжение Достоевского. Или вернее, это лирика, написанная кем-то из его младших бунтующих персонажей, вроде Ипполита, Раскольникова или героя "Подростка". Какая всепожирающая сила дарования! Как сказано это раз навсегда, непримиримо и прямолинейно! А главное, с каким смелым размахом шваркнуто это все в лицо общества и куда-то дальше, в пространство!

То может быть не будет удивительно, что в последней главе Охранной грамоты, завершающей описание смерти Маяковского появляются названия всех трех журналов Ф.М.Д.

И тогда я с той же необязательностью подумал, что этот человек был, собственно, этому гражданству единственным ГРАЖДАНИНОМ. Остальные боролись, жертвовали жизнью и созидали или же терпели и недоумевали, но все равно были туземцами истекшей эпохи и, несмотря на разницу, родными по ней земляками. И только у этого новизна времен была климатически в крови. Весь он был странен странностями ЭПОХИ, наполовину еще неосуществленными. Я стал вспоминать черты его характера, его независимость, во многом совершенно особенную. Все они объяснялись навыком к состояньям, хотя и подразумевающимся нашим ВРЕМЕНЕМ, но еще не вошедшим в свою злободневную силу. Он с детства был избалован будущим, которое далось ему довольно рано и, видимо, без большого труда.

Еще к концовке Охранной грамоты
2009-10-25 01:50 covenarius
На Поварской - находилась 5-я московская гимназия, где учились Пастернак и Маяковский (в разных классах)

Вдруг внизу, под окном, мне вообразилась его жизнь, теперь уже начисто прошлая. Она пошла вбок от окна в виде какой-то тихой, обсаженной деревьями улицы, вроде Поварской. И первым на ней у самой стены стало наше государство, наше ломящееся в века и навсегда принятое в них, небывалое, невозможное государство.

Ну а это в первую очередь "Партия и ленин - близнецы братья" Маяковского - но отчасти и близнечество М. и П. (?)

небывалое, невозможное государство. Оно стояло внизу, его можно было кликнуть и взять за руку. В своей осязательной необычайности оно чем-то напоминало покойного. Связь между обоими была так разительна, что они могли показаться близнецами.

https://3-27.livejournal.com/28903.html
2009-10-23 01:31 covenarius
Утверждают, что это Кафе Grec

Троцкий
2009-10-22 20:22 kislotniy_sok

 

В 16 и 17 главах 2 части появляются львы( курсив мой).
КМ предположил, что здесь зашифрован Троцкий.
Хоть убейте, никак не вспомню конкретеные тому док-ва, давайте попробуем собрать их заново вместе?( вот вам и пост со "сколь угодно вопросительным комментарием". - комментарий: Троцкий; вопрос: как мы это докажем?)


16


"Однажды под этими же штандартными мачтами, переплетаясь поколеньями, как золотыми нитками, толпилось три великолепно вотканных друг в друга столетья, а невдалеке от площади недвижной корабельной чащей дремал флот этих веков. Он как бы продолжал планировку города. Снасти высовывались из-за чердаков, галеры подглядывали, на суше и на кораблях двигались по-одинаковому. Лунной ночью иной трехпалубник, уставясь ребром в улицу, всю ее сковывал мертвой грозой своего недвижно развернутого напора. И в том же выносном величьи стояли фрегаты на якорях, облюбовывая с рейда наиболее тихие и глубокие залы. По тем временам это был флот очень сильный. Он поражал своей численностью. Уже в пятнадцатом веке в нем одних торговых судов, не считая военных, насчитывалось до трех с половиной тысяч, при семидесяти тысячах матросов и судорабочих.

Этот флот был невымышленной явью Венеции, прозаической подоплекой ее сказочности. В виде парадокса можно сказать, что его покачивавшийся тоннаж составлял твердую почву города, его земельный фонд и торговое и тюремное подземелье. В силках снастей скучал плененный воздух. Флот томил и угнетал. Но, как в паре сообщающихся сосудов, с берега вровень его давлению поднималось нечто ответно-искупительное. Понять это - значит понять, как обманывает искусство своего заказчика.

Любопытно происхождение слова "панталоны". Когда-то до своего позднейшего значенья штанов, оно означало лицо итальянской комедии. Но еще раньше, в первоначальном значеньи, "pianta leone" выражало идею венецианской победоносности и значило: водрузительница льва на знамени, то есть, иными словами, - Венеция-завоевательница. Об этом есть даже у Байрона в "Чайльд Гарольде":

Her very by word sprung from victory,

The "Planter of the Lion", wech through fire

And blood she bore oer subject earth and sea.*

_______________________

* Даже ее прозвище произошло от победы - распространительница льва, которого сквозь огонь и кровь она несла покоренной суше и морю.

Замечательно перерождаются понятия. Когда к ужасам привыкают, они становятся основаниями хорошего тона. Поймем ли мы когда-нибудь, каким образом гильотина могла стать на время формой дамской брошки?

Эмблема льва многоразлично фигурировала в Венеции. Так, и опускная щель для тайных доносов на лестнице цензоров, в соседстве с росписями Веронеза и Тинторетто, была изваяна в виде львиной пасти. Известно, какой страх внушала эта "bocca di leone " современникам и как мало-помалу стало признаком невоспитанности упоминание о лицах, загадочно провалившихся в прекрасно изваянную щель, в тех случаях, когда сама власть не выражала по этому поводу огорчения.

Когда искусство воздвигало дворцы для поработителей, ему верили. Думали, что оно делит общие воззрения и разделит в будущем общую участь. Но именно этого не случилось. Языком дворцов оказался язык забвения, а вовсе не тот панталонный язык, который им ошибочно приписывали. Панталонные цели истлели, дворцы остались.

И осталась живопись Венеции. Со вкусом ее горячих ключей я был знаком с детства по репродукциям и в вывозном музейном разливе. Но надо было попасть на их месторождение, чтобы, в отличие от отдельных картин, увидать самое живопись, как золотую топь, как один из первичных омутов творчества.

17

Я глядел на это зрелище глубже и более расплывчато, нежели это выразят теперь мои формулировки. Я не старался осознать увиденное в том направленьи, в каком его сейчас истолкую. Но впечатления сами отложились у меня сходным образом в течение лет, и в своем сжатом заключении я не удалюсь от правды.

Я увидел, какое наблюдение первым поражает живописный инстинкт. Как вдруг постигается, каково становится видимому, когда его начинают видеть. Будучи запримечена, природа расступается послушным простором повести, и в этом состоянии ее, как сонную, тихо вносят на полотно. Надо видеть Карпаччио и Беллини, чтобы понять, что такое изображение.

Я узнал далее, какой синкретизм сопутствует расцвету мастерства, когда при достигнутом тождестве художника и живописной стихии становится невозможным сказать, кто из троих и в чью пользу проявляет себя всего деятельнее на полотне - исполнитель, исполненное или предмет исполнения. Именно благодаря этой путанице мыслимы недоразуменья, при которых время, позируя художнику, может вообразить, будто подымает его до своего преходящего величья. Надо видеть Веронеза и Тициана, чтобы понять, что такое искусство.

Наконец, недостаточно оценив эти впечатления в то время, я узнал, как мало нужно гению для того, чтоб взорваться.

Кругом - львиные морды, всюду мерещащиеся, сующиеся во все интимности, все обнюхивающие, - львиные пасти, тайно сглатывающие у себя в берлоге за жизнью жизнь. Кругом львиный рык мнимого бессмертья, мыслимого без смеху только потому, что все бессмертное у него в руках и взято на крепкий львиный повод. Все это чувствуют, все это терпят. Для того чтобы ощутить только это, не требуется гениальности: это видят и терпят все. Но раз это терпят сообща, значит, в этом зверинце должно быть и нечто такое, чего не чувствует и не видит никто.

Это и есть та капля, которая переполняет чашу терпения гения. Кто поверит? Тождество изображенного, изобразителя и предмета изображения, или шире: равнодушие к непосредственной истине, вот что приводит его в ярость. Точно это пощечина, данная в его лице человечеству. И в его холсты входит буря, очищающая хаос мастерства определяющими ударами страсти. Надо видеть Микеланджело Венеции - Тинторетто, чтобы понять, что такое гений, то есть художник."

</div>

 

ОГ — итоги
2009-10-22 02:37 sterh
Коллеги, напоминаю о том, что, видимо, в эту субботу мы дочитываем "Охранную грамоту", в связи с чем имеет некоторый смысл подводить предварительные итоги. В частности:


  • выкладывать отдельные главки ОГ "со сколь угодно вопросительным комментарием" (с) КМ;

  • посмотреть на некоторые сквозные, хм, мотивы, в частности: посмотреть, как отмеряются сроки ("прошел год" и т.д.); подумать, почему так много бульваром (вариант объяснения №1: потому что на бульварах известно кто тусуется; вариант объяснения №2: потому что на бульварах много деревьев); почему так много внимания уделяется умершим (Рильке, Толстой, Скрябин, Маяковский);

  • подумать о проблеме адресата ОГ;

  • задумать о смысле названия.



Что-то еще, что я забыла?

Пользуясь служубным положением, прошу: пожалуйста, выложите кто-нибудь осмысленно коментарий к главке про Троцкого (2.16)! Я-то во время этого семинара как раз готовилась лететь в Венецию... :)

Вдогонку последнему семинару
2009-10-14 01:07 sterh
Пасха в 1930-м г. таки была 20 апреля н.ст.; т.е. Маяк покончил с собой вообще в понедельник; вот его предсмертная записка.