Последние новости

ТБИЛИСИ
2019-01-08 23:44 tushisvet
Плакать я начала буквально сразу же. Как только приехали в Тбилиси.



Во мне вдруг обнаружилось столько любви, что она иначе не выражалась. Изливалась слезами, притягивала мои ладони к ржавым перилам и старым потрескавшимся стенам, иногда обрушивалась с такой силой, что я падала на асфальт и прямо там лежала, задыхаясь от нежности и счастья, а машины объезжали меня опасливо.



Чужая старенькая женщина погладила меня по щеке и сказала «девочка моя», а я поймала её сухую коричневую руку и поцеловала в ладонь, будто всегда так делала, и почувствовала, что прощена. Так будет ещё не раз. Через два года я снова буду шагать по этому городу, забреду в какие-то крохотные путаные дворики — из тех, что размазываются ветром, как только ты сворачиваешь за угол и больше не держишь их взглядом, — и увижу деревце с созревающими гранатами. Стану кружить вокруг него, целясь фотоаппаратом, выстраивая кадр, чтоб гранат был на переднем плане, а за ним уже и лесенки, и балкончики, и всё остальное хлипкое человечье жильё.



А из окна второго этажа меня окликнет другая женщина, но тоже старенькая, и я, уставшая, напуганная всем опытом предыдущей дурацкой своей жизни, трусливо попячусь, будто мне 13 и я курю в чужом подъезде. А она скажет мне: «Они ещё не готовые, невкусные! Погоди, детка!»
От этого «детка» я застыну тупым столбиком, и буду так стоять, пока она не спустится — прихрамывающая, крохотная, мне по плечо, в руках ножницы, — отрезать для меня ветку с гранатами. Выбирать будет долго.



«Хочу, — скажет, — лучшие. Бери, пусть тебе на память будет от Анны. — И притянет к себе мою голову, и поцелует в лоб. И скажет: — Счастья тебе, девочка».






И ты ходишь, ходишь, как никогда не ходишь у себя дома, в своём городе, и ноги почти не устают, а наоборот — просят ещё, и несут тебя куда-то по кривым улочкам, а за ними едва поспевают глаза. А иногда глаза бегут впереди и подтаскивают тебя, уцепившись за фриз, дверь, вывеску, балкон, лестницу, лестницу, лестницу.



Город похож на осенний хрустальный день, похож на текст удивительной чистоты и ясности. Он течёт, будто сам по себе, и ты вдруг вспоминаешь давно забытое. Будто тебе снова 7 или 10 и ты гостишь в Брянске у папиной родни, а ночью стараешься не уснуть, и запомнить каждый звук этого мира: как за стеной, за толстым слоем обоев разного цвета вздыхает пожилая мышь, как последние капли дождя конфузливо ударяют по карнизу, и в гуще тёмного сада тяжёлая антоновка падает в мокрую траву, словно кто-то говорит «останься», «останься» и не получает ответа.



И ты остаёшься в городе Т., даже когда уезжаешь, всё равно остаёшься. Часть тебя бродит вечерами по Сабуртало, застывает перед витринами в квартале Вико, заходит в крохотный магазинчик на Серебряной улице. Это твой любимый магазинчик, там тебя узнают и улыбаются тебе. Они помнят всё, что ты у них покупала: войлочную кривоногую овцу, похожую на больную собаку, керамический гранат, деревянную висюльку на шнурке. А ещё помнят, как в мае тебе там купили ярко-цветных Рыб, а ты смеялась и гладила их.



И хотя ничего из этого ещё не случилось, но уже в первый приезд было обещано так ясно, что любовь заполнила сердце до краёв.





От этой огромной моей любви опрокидывались лошади, свиные шашлыки делались халяльными, вода на глазах превращалась в чачу, пьяные тяжёлые звёзды устало покачивались над моей хрустальной головой, и ничего с этим нельзя было поделать. Ничего нельзя было поделать с этим счастьем, кроме как плакать и обнимать всех, кто шёл навстречу и улыбался…



А когда не оказывалось рядом никого людского, то можно было любить встречного незнакомого кота и рассказывать ему про жизнь, про Тинатин, про радость; не понимать ни слова, а просто купаться в чужом говоре; про то, какую свободу испытываешь, потерявшись, отстав от своих, заблудившись; и как в одном из старых дворов ты находишь винтовую лестницу и взбираешься по ней до самого до верха, на крышу, откуда виден уже весь город, а за тобой поднимается человек и не ругается, а смотрит озабоченно и говорит: «Осторожнее, не упадите, тут не очень надёжные перила!».



И кот понимает, а что ему остаётся? Он в ответ поет мне про все.



Про то, как устроен мир, что он — как огромная миска с молоком; и эту миску, миску из необожжённой глины, лепил гончар, у которого не хватает одного пальца на левой руке, а дочка его сбежала с торговцем пряностями; а молоко в этой миске сладкое, и от него забываешь всё на свете: кто отпил — онемел и потерялся.



Кот всё понимает, он животное древнее, мудрое, и смотрит на тебя снисходительно, он всё знает, и даже то, что ты ничуть не ошибаешься, когда говоришь, что яркое оранжевое пятно простыни, среди прочего белья вывешенной на просушку, совершенно не случайно. От этой простыни светится весь двор, и её повесили тут именно для тебя, да.


Чтоб увидела и ахнула от этого света, и заплакала ещё раз.">

киноповесть для Казахстана. Борис Бергер
2018-10-17 01:21 tushisvet



I.


Мой отец старик Нафтула везет меня в госпиталь на операцию, где мне должны пришивать ухо.

Он ведет себе машину и учит меня жизни - рассказывает притчу:

„Один рэбе - большой учитель сказал своим ученикам:

Возьмите чашки в свои руки и наполните их чем-нибудь.

Кто чем хочет.

Один наполнил водой, другой золотом, третий вином, четвёртый говном, пятый молоком матери, шестой кровью девственницы и т.д.

И стойте так, и держите эти чашки, кто сколько может.

Прошло время, и ученики устали и поставили свои чашки на стол.

Возможно, кто-то выпил содержимое своей чашки.

Кто-то насрал или нассал в свою кружку.

Но чашки они поставили на стол.

Сил их держать больше не было.

Вот так и ваши проблемы – сказал раввин.

Их невозможно держать и нести вечно.

Поставьте их на стол и идите свободными и счастливыми.

Они расплакались и не захотели расходиться.

Вот так-то, вздыхает старик Нафтула.

Я неверующий – говорит он – я лишь немножко приобщен к вере.

Я слушаю всю эту хуйню оторванным ухом,

И СТАВЛЮ НА СТОЛ СВЮ ПЕРВУЮ ЧАШКУ.

***


Однажды на просторах Интернета, я познакомился с „прекраснодушной“ художницей Катей Сисфонтес, по кличке Сиська.

Она предположила: «Эх, бля, ломануться бы на фестиваль в Казахстан, в Алма-Ату!»

При слове «фестиваль» моя рука тянется к пистолету,

ибо знаю я все эти фестивали.

Но тут... романтика Алма-Аты... Казахстан…

Я ведь мечтал быть космонавтом до шестого класса.

Астронавтом.

Да-да…

У меня даже были имена Роберт и Артур…

Оба я. Оба астронавты.

Спасители этого блядского мира.

И я по-стариковски дал слабину.

Катя помогла мне заполнить адские документы,

где я описал свой проект – «Музей Космозиккеров».


Суть проекта была в том,

чтобы построить одного огромного космозиккера,

высотой в шесть метров,

похожего на серебряного Христа.

Чтобы это был пепелац на двоих.

Летающая тарелка.

Музей.

И чтобы внутри него можно было лежать и смотреть на звезды.

Или летать.

Или смотреть видео.

Летательный аппарат-музей.

На стенах - картинки, схемы управления,

инструкции, концепции, пояснения, артд...


(вот, кстати, придумал прекрасное слово АРТд – артеде:

как «и т.д.», но только на тему арта)


В общем, приняли в Казахстане мой план - мой музей–пепелац,

первый в мире передвижной музей космозиккеров.

С секретным напитком «Байконур» при входе.

Звонит из Москвы Цвейловская,

спрашивает как дела.

Вот, отвечаю,

лечу на фестиваль в Казахстан.

Там будут строить шестиметрового космозиккера.

Она спрашивает: «На Байконуре?»

Говорю: «Конечно, бля! А где же еще? Взлет шестого октября».

Написал я проект про музей и представил все это строительство…

Ну, чтоб сделать красиво, а lя Ники де Сен-Фалль, надо 20 000 евро затратить,

о чем и написал в далекий Казахстан.

Они ответили:

«Все сделаем сами, с волонтерами – это бесплатно, а летать будет как ковер-самолет!

Но

Есть одна проблема:

Если космозиккер сделать открытым, там будут люди ночевать,

Спать, ссать, срать, ЕЩЕ ЧЕГО-ТО ДЕЛАТЬ.

Бомжи.

Степняки.

Кочевники…»


Я не растерялся и отдал приказ:

Я отдал приказ

варить каркас

из двух половин, которые мы будем сшивать на месте установки.

…и капелька пота прокатилась по затылку в трусы.

А там посмотрим.

«- К варке каркаса приступаем!» - Откликнулись в скайпе с Байконура.

Я взглянул на себя в зеркало.

Я увидел, как мой дедушка инженер-полковник Генрих Соломонович Тоскарь, автор книги «Подрывные работы» гордится мной с того света.


Только одна беда:

Нет у евреев того света.

Они просто умирают и все.

Засыпают навеки.

Это русские верят, что придет Христос и всех воскресит.

У евреев верят, что придет Мессия и просто будет всем хорошо.

Вобщем Кин-Дза-Дза и я с Космозиккером.


Пишут мне казахстанцы: «Прилетай. Космозиккер в цеху.

Диаметр шеи 50 сантиметров».

Я приказываю уменьшить до 35.

Покупаю 40-сантиметровый глаз сверхлунных технологий.

Зеленую ртутную лампу.

К полету готов.

Беру с собой двести космозиккеров.

Двести воинов света достаточно для покорения Алма-Аты.

Я везу с собой тайное сакральное знание -

как сотворить космического ангела – хранителя Голема Космозиккера.

Внутри у него камень с именем Бога

и волшебной формулой энергии «Е = мс квадрат».

На фольге начертаны каббалические знаки и пентакли.

Камень погружается в центр процесса

и читается молитва.

Заклинание.

Космозиккер выполняет ваши желания.

Магический прибор.

Новая религия.

Новое осознание мира и бога.

Я везу с собой фотографии серебряного Христа.

Это мои иконы.

Они защитят меня:

гомеостатическое мироздание всегда сопротивляется всему новому

как и за пять миллиардов лет до конца света.

Нравственные звезды.

И желание покоя.

Но я не хочу лететь.

Я понимаю, что не хочу лететь!

Я не хочу лететь!!!

Почему-то каждый день мне в Германию звонит К., спрашивает когда я лечу.

Уговаривает меня лететь.

А у меня сумеречное состояние сознания.

Но я принимаю этот вызов судьбы.

Я кидаю в чемодан свой любимый большой охотничий нож.

Таня Мун вынимает его со словами:

« -Ты что, ахueл,

убить кого то хочешь?

Если что кулаками отобьешься!»


Крышка чемодана захлопывается как крышка гроба.

Мы катим в Дюссельдорф.

У меня чемодан с космозиккерами, огромный круглый глаз,

ноутбук, проектор, фотик.

Одет я скромно.

Мне лететь в бесконечность.

На международный фестиваль АРТ-БАТ-ФЕСТ.

Куратор Дарья Пыркина.

Концепция «Город как холст».

Во как.

Много думал.

Плакал.

Вспомнил, как в 1992-м году зашел в московский Союз Художников,

а там сидит такой дядя

с глазами магнитами.

Говорю: «Я – художник,

какова жизнь профсоюза, в который я плачу членские взносы,

что у нас нового?

Какие планы?»

Он смотрит на меня, ну, глазами гиены

и говорит:

- Скоро будет выставка.

Планируем провести.

«Хлеб всему голова»

Вот.


Давно это было.

А тут «Город как холст».

Совсем другое дело.

Современное искусство.

25 художником из разных стран.

Ах, мама-мама, Алма-Ата.

Но полетел.

Навстречу приключениям.

На свою красивую жопу.

Нас водила молодость!

Фестиваль – Казахстан - современное искусство.

Без гонораров - за ночлег и еду.

Мы летим на какие-то квартиры.

Под лозунгом: «Мы не покупаем – мы создаем!»


Международный фестиваль осваивает мегамеждународный бюджет.

Это современное искусство.

Ни одной звезды кроме меня.

Я слышал, как выгодно было

проводить в СССР международные соревнования

по спортивной гимнастике:

вот где, бля, брали лимоны и устраивали пару

мероприятий во дворцах спорта и пару статей в прессе.

В Москве с фестивалями еще на***.

Не верьте ни в какие сегодняшние фестивали -

все это просто отстойный стыд.


II.


Два утомительных перелета -

это две фляжки по двести граммов виски «Ред лейбл».

Это то, что необходимо выпить в небе,

поминая наших друзей.

В полете надо -

выпить за Кузю,

за Кормильцева,

за Невелюка.

Список огромен.

Я пью на высоте 9000 метров

со скоростью 850 км в час.

Будьте счастливы те, кого помню и люблю.

Иногда они летают вкруг меня.

Вокруг самолета.

Рыжий. Кормильцев. Аксинин. Кузя. Дмитровский. Буренин.

Я всегда беру с собой в самолет маленькие книжечки стихов

Дмитровского и Буренина.

На сувениры.

Ну, и чтобы плакать, засыпая.

И вспоминать, что мы - лишь тень, бегущая от дыма.



III.


На Земле оказалось, что всю дорогу я летел в салоне не совсем один, а с русским художником из Дюссельдорфа.

Назовем его Андрей Рублев, который никак себя не проявил.

Он был с хвостиком и лицом сладкой дешевой иконы с блошиного рынка.

Алматы!

Только прилетели, сели, сразу повыскакивали измученные люди.

Я вышел на поверхность Марса.

Марсиане встречали людей с табличками.

Три часа ночи, бесконечная степная пустота. Темнота.

Станция на Марсе.

Над нами темное небо.

Мы курили и загружали саквояжи в багажник авто.

В итоге чемодан с космозиккерами в багажник не влез.

Андрей-иконописный ехал всю дорогу,

прижатый моим чемоданом.

«- А почему так темно?» - Спросил я водителя по имени Алмаз.

«- Звезд нет» – Ответил Алмаз.

«- А Бог есть?» - Спросил я.

« - За деньги здесь можно все», – ответил Алмаз.

В этот момент загорелась реклама какого-то казино.

Бог за деньги может все!

И глаза у всех как магнитики

в сторону денег.


Мы въезжали в город.

Прекрасный мягкий советский город 82 года

прошлого тысячелетия.

Построен в сталинское время.

Красивыми сталинскими домами.

Бульварами.

Какой-то душевностью.

Но две вещи были здесь нихуя не феншуй -

тут не было моря.

Полное ощущение присутствия моря и метафизическая астральная наебка.

То есть те, кто меня сюда заманил, что-то недоделал.

Сбой в матрице.

Нет моря.

Марс, да не тот.

Зато страшным куполом – линзой бога - нависла ночная степь.

Где нет никаких законов и где живут древние мифы.

Где территории излучают разум и где можно встретить судьбу.


IV. Вычитание моря


Поселили в двухкомнатной квартире типа «евроремонт».

Сантехника, естественно, говно.

Телефон, естественно, отключен.

Я живу неестественно с еще двумя мужчинами.

Оба с хвостиками.

Оба художники.

Вот оно, бля, подфартило в моем-то возрасте.

Мои соседи как-то молчат и ведут себя загадочно.

Один из них - Андрей Устинов из Дюсселя,

за библейский вид мной нареченный Андреем Рублевым, оказался самым пустым.

Вторым соседом оказался художник Казас, который все знал и рубил фишку.

«У меня контракт с Маратиком», – обозначил он степень своей крутизны.

И на мою просьбу «старичок, дай зажигалку», попросил не называть его «старичком».

Оба с хвостиками.

А унитаз плохо работает.

Администрации нет.

Телефоны не работают.

Что делать нихуя не ясно.

Художники волнуются.

Появляется „всезнающая» КАТЯ Сисфонтес

Всех успокаивает.

Говорит, что все ништяк.

Что она пашет как Папа Карло.

И надо ехать куда-то работать.

Она тут уже работает одновременно в трех фестивалях.

И щас в питер срочно. Там тоже.

Короче, работа, работа.

Я, сука, ненавижу слово работа.

Это прикрытие любой хуйни и самое лживое слово в мире.

«Работай работай работай – ты будешь с уродским горбом» -

писал Блок.

Мне с детства тыкали сестрой, которая готовилась к консерватории: «Вот девка пашет.

По восемь часов в день за инструментом».

Вскоре это выражение – «девка пашет» - стало магической формулой, присказкой на любую тему.

И вот эта девочка, эта фейгеле, поступила в консерваторию.

И закончила ее на отлично.

И уехала в Израиль.

И вышла там за Аркадия, у которого магазин.

И встала за кассу.

И была счастлива слить всего Мусоргского в унитаз.

И больше никогда не прикоснулась к инструменту.

Работа – это социальное зло.

Все беды от работы.

Поэтому я даос.


V.

Я включил проектор.

Естественно оттеснив меня, художники начали показывать друг другу свои говенные прекрасные работы.

Я стал смотреть на тараканов и ждать чуда из администрации.

Ключи от квартиры, одни на всех, как и сортир, должны были бы сблизить нас.

Но этого не происходило.

Фирменные беджи, без которых я не могу жить.

Деньги на питание, без которых я не могу пить.

Внезапно за нами приехали.

Девушка Ангелина по кличке «Ангел-убийца» и еще одна.

В большой субаре за рулем.

Запредельно Крутая марсианка.

Не знаю, что за крутой человек купил ей права.

Но ехала она так страшно, что я попросился выйти

за водкой.

И УШЁЛ В КОСМОЦЕХ.


VI.Космоцех


Огромный заброшенный завод для ремонта комбайнов.

Огромный двор.

По двору разбросанные объекты предыдущих фестивалей.

Обломки фестивалей и подготовка к новым великим проектам.

Пара таджиков, узбеков, русских

выглядят очень простыми, почти дикими…

С ужасом смотрят в глаза.

Когда я показал им космозиккера, они были потрясены.

Некоторые испугались и отказались работать.

Но два маленьких киргиза взялись за дело.

И вскоре две части огромного каркаса и хобот были сварены

по чертежам подводной лодки.

Выглядело это угрожающе даже в виде каркаса.

А где-то, в далеком и недостижимом, как Замок Кафки

офисе кипела работа по облицовке космозиккера.


Оказалось, что на итальянскую зеркальную мозаику мы не тянем,

поэтому будем обшиваться серебристым материалом,

которым обтягивают трубы на теплотрассах.

« - В несколько слоев пойдет», – уверенно сказал

технолог Кайрат и сплюнул сигарету.

Наступило 40 градусов в тени и силы покинули меня.

Я наблюдал за художниками, копошащимися в жаре над своими объектами.

Норвежец обклеивал дерево питьевыми трубочками.

Вот такое искусство

Сисфонтес заканчивала какую-то конструкцию, похожую на детскую площадку в 3д.

Казас получал огромные желтые доски, которые повтыкал в газон.

И назвал этот объект «Трава».

Устинов делал усилитель шума генераторной будки и очень волновался.

Все остальные - просто маленькие куколки с детской карусели.


Поехали вместе ужинать. В какой-то дом.

Все, художники и организаторы.

Ол райт? Ол райт!

Как это просто для американцев и как не просто для русских.

«Ол райт» – «Все правильно».

Что – все?

Что значит правильно?

Что такое твое «все»? Ничто!

Ревизионисты говорили: Главное – ВСЕ, а конец - НИЧТО.

Хаос тотальный.

Вывод: выражение «ОЛРАЙТ «ведет к тотальному пиздецу.

В каждом мгновении жизни мы стараемся поймать свой «олрайт».

Точнее, слово, которое пишется с ошибкой.

Это почти два нуля возможности прорыва сознания.


Вечером все художники пьют, едят фрукты и как бы веселятся.

Общаются в большом доме, куда всех привезли.

Царит игривая атмосфера.

Все стараются разговаривать быстро и ни о чем.

Как радиоведущие.

Несчастные художники третьего эшелона,

ездящие по захолустным фестивалям за еду и ночлег.

Все веселы и что-то шутят. Шутки юмора.

Бегает и сверкает ногами Маша – икроножная мышца на цыпочках.

Острая на язычок.

Ее хочет натереть маслом от ожогов красавчик БРЮС УИЛЛИС -

директор типа Гельмана, только без политики и скандалов.

Работает себе тихонько,

осваивает фестивальную целину, так сказать.


Я смотрю на людей и понимаю, что современное искусство умерло.

Пора из него валить.

Старое искусство осталось в музеях и заняло свою нишу на земле.

А современное умерло.

Умер архетип художника.

Я вижу перед собой дизайнеров

в стремительном поиске денег,

заработков и проектов.

С магнитиками в глазах.

Мертвецы.

«Котю» никто не знает!

«Котя» для них – Северный Шаолинь по восприятию.

«То кости лязгают о кости».






VII.


Шесть утра – черного цвета.

Меня заселили в лагерь

с мертвыми детьми.

Девочка Маша постирала черные трусы

и трусы ночью всех задушили

от злости.

Впервые в жизни я падал с кровати ночью четыре раза.


«Во тьме неразличимые собаки

Небесного облаивали пса

Но я-то знал

Что не дойдет до драки…».


В прекрасный вечер, когда меня не пригласили на банкет, я окунулся в жизнь Алматы.

Сказочно нежный восточный город-Арбат.

Кафе, кафе, рестораны.

Я патриотично сел в корейский.

Я был разодет как ночной ковбой.

В штанах с рисунком из конопли.

Все показывали мне „кул“, а я кричал им „есть чо?“

И все хохотали и угощали.

Я познакомился с кучей продавцов, барменов и официантов.

Влился и пожил их коренной жизнью.

Выставил десять браслетов на продажу.

Купил одни четки.

Подружился с пожилым Анатолием на аэродроме…

Я гулял, дарил цветы и девушки водили меня из одного кафе в другое кафе, показывая, где лучше,

и рассказывая про город.

Я расслабился.

Я точно попал в Махачалу 1987 года.

Ничто не предвещало беды.

В процессе прогулки я придумываю китайские стратагемы, а сам этот трип посвящаю Шамилю Гасанову, Игорю Танчину, Гасану Гасанову.

Где-то рядом очень быстро и невидимо кружится Тимур.

Принимаю сегодня по совету его бывший со мной феназепам.

Позитивную вату без сахара.



VIII.

Утро.

Истерический общий крик: «Каша»!!!

Прихожу на кухню, а Андрей Устинов

съел всю кашу - и свою, и мою тоже съел.

И сидит такой красивый-красивый.

Голову только что вымыл, причесался; волосики еще влажные, колечками.

Мне внезапно нисходит такое видение -

я подхожу к нему и резко бью пятерней по иконописной щеке.

Остается отчетливый красный след.

Он что-то бормочет и гаденько улыбается.

Мне хочется вспомнить всех, кто ебал мозги на тему «быть или не быть».

Быть. Здесь и сейчас. Чего б ты ни делал.

Водитель пошел в душ, а я приготовил окрошку из всех видов травы

и из всех видов кефиров.

И мы поели.

Все ол райт.

Или кому-то придется умереть,

а кому-то жить дальше своей алма-атинской жизнью.



IX.

В жизни гомеостатическое мироздание

сопротивляется гораздо сильнее и проще чем в книжках Стругацких.

Я с детства мечтал стать космонавтом.

Оказалось, что до Байконура от Алма-Аты аж 2000 километров.

Даже перекати-поле – скелет мертвого колобка -

будет путешествовать 21 день при попутном ветре.

Байконур – это слово пьянит меня, и я даже придумал коктейль.

«Байконур Нафтулович».

Но это мой фирменный секрет.

Скоро появится во всех барах.


Я прилетел в Алматы чтобы начать новую религию

и передать тайну Космозиккера ученику,

которого я выберу на мастер-классе.

Многие злые маги знали об этом, и они ощутили опасность.

Они просто не могли этого допустить.

Само мироздание выступило в роли этих людей.


Но все по порядку.

В понедельник машина за мной не пришла.

В штабе никто ничего не знал.

И мне было приказано ждать Ангелину.

И я решил позавтракать на Арбате.

Я - в ярко-оранжевых шортах,

весь невероятно навороченный, весь

в ролексах и в бриллиантах, я сидел на Арбате с фляжкой водки в руках

и со стороны выглядел, как Элвис Пресли, заглянувший в Алматы.

В левой руке Анджелина Джоли,

в правой руке - Божена Рынска,

Минаев чистит мне сандалии,

а гастарбайтер Багиров обмахивает опахалом.

Вот такое состояние блаженства.

Я расслабился


В этот момент ко мне подошел человек.

Он был очень красив -

как древний портрет фаюмского юноши

работы великого, но неизвестного мастера.

Он попросил сигарету и немного денег.

Я предложил ему присесть.

То был настоящий бродяга-степняк, молодой дервиш,

Спящий прямо на земле или в степи.

Он представился.

Александр.

Но вообще-то,

Арес.

Одет, как модный латинос.

190 ростом.

Короткие красивые кудри.

Мы разговорились.

Он был прекрасен и умен.

Я угостил его выпивкой.

Он предложил позвать подругу,

подогреть,

ибо ей грустно.

Она тихо и уныло стояла в ста метрах от нашей скамейки.

Он позвал ее: «Зоя»!

Она медленно подошла.

Тот самый прекрасный образ длинноволосой красотки в капюшоне

и синяк на подбородке.

Вид хиповый.

Ну, просто девочка-мечта.

Я заметил, что они оба были в больших восточных платках,

летних, легких.

У парня синий, а у Зои оранжевый.

Мы ахуенно сидели на лавочке и общались.

Через пять минут они стали моими лучшими друзьями.

И я пригласил их к себе домой помыться с дороги.

Курнуть.

И купить еще водки.

И посмотреть мой компьютер.


Это были кисини ( злые духи по-корейски).



X.

Но в тот момент они были для меня просто Арес и Зоя.


X.


Мы зашли ко мне домой.

Зоя попросилась в душ, а Арес сел посмотреть мой комп.

Он починил его за минуту.

Настроение мое было выше крыши.

В этот момент из ванны вышла Зоя и попросила что-нибудь из одежды.

У меня былая смешная китайская пижама вся в марихуановых листках.

Зоя надела эту пижаму, расчесала волосы, нарисовала глаза и расстегнула верхнюю пуговицу.

Ростом она была где-то 179, прекрасно сложена с роскошной грудью.

Глаза у нее светились, как спелый виноград.

Она подсела-прилегла к нам на диван и промурлыкала,

что воды и сигарет в доме больше нет.

Я тут же вручил лучшему другу Аресу

50 долларов и попросил его сходить.

Пока его не было, мы валялись с Зоей.

Я ставил ей музыку.

А она рассказывала, что она очень очень издалека.

Давно путешествует.

И вообще первый раз в Алматы.

Может, чтобы встретить меня?

Но не верит в случайность.

Живет как ветер.

Ей 23 года.


В пижаме из марихуаны она была героиней какого-то казахского клипа,

снятого Гринвеем.

В голове от ее взгляда шумело и становилось тепло и радостно.

Было видно, что она счастлива

и готова на все.

И это все будет уже очень скоро.

В этот момент вернулся Арес.

Он принес литровую бутылку какой-то водки.

Помню только, что она была ребристая.

Открытая.

«Я тут выпил по дороге,

не выдержал», - Сказал Арес и протянул мне.

Я протянул Зое.

Зоя отказалась.

И я от души хлебнул этой ахуенной водки.

Это был полный улет.

Не знаю, сколько и чего там было.

Ну, просто полный улет.

В этот момент все звезды сошлись в одной точке.

Этой встрече, возможно, несколько тысяч лет.

В эту секунду в дверь позвонили.

Снизу.

Из подъезда.

Приехала машина в гости с художниками

из группы ЗИП – «Завод измерительной аппаратуры».

Водитель.

И директор фестиваля.

И они зовут меня, чтоб я выходил.

И поднимаются по ступенькам.

Я говорю Зое и Аресу – «Я скажу, что вы артисты из моего перформанса.

Щаз поедем дальше тусовать!»

Зоя кричит: «Нет»!

Я поворачиваюсь, чтобы открыть им всем дверь.

И вдруг кто-то тихонько и ласково, как бы останавливая меня, похлопывает по плечу. Это ЗОЯ говорит мне: «Боря!»

Я инстинктивно поворачиваю голову.

И получаю такой ахуенный удар бутылкой водки по голове.

По лицу. А, точнее, по уху.


XI.


Я охуеваю.

ПРИСЕДАЮ.

Но не падаю.

Взрыв

ПОХОЖИЙ НА УДАР ЗОЛОТЫМ СЛИТКОМ, ОБЕРНУТЫМ В ТОНКИЙ БАРХАТ

замедляет время в моей голове и я вижу все, как в замедленном кино

Ухо мое превращается в кровавую розу

Но я стою на ногах и я трогаю свое ухо

АРЕС НАЧИНАЕТ ПРИБЛИЖАТЬСЯ КО МНЕ С ПЛАТКОМ,

ЯКОБЫ РАЗНЯТЬ НАС

Внезапно ЗОЯ, ЧТОБЫ ОТВЛЕЧЬ МОЕ ВНИМАНИЕ,

хватает мой ноутбук

- и выбрасывает его в окно

мой ноутбук — мой хуй — мое оружие — протез моей памяти и жизни -

этим она оскопила меня и лишила магической силы.

Находясь в состоянии ступора, весь в крови, я отрываю кусок своего уха,

которое в лоскуты

и засовываю КУСОЧЕК СЕБЕ в рот, начиная его жевать

И я вам клянусь, ничего вкуснее я не пробовал еще пока в этой жизни

они стоят на против меня в ступоре

идет дуэль глазами

Зоя КРАСИВА НАСТОЛЬКО, ЧТО ЕЕ НЕВОЗМОЖНО УДАРИТЬ

В РУКАХ ОНА СЖИМАЕТ РОЗОЧКУ

179 РОСТОМ

РЫЖАЯ

ГЛАЗА СВЕТЯТСЯ ЯНТАРЕМ

Она бьёт меня розочкой в левую почку и одновременно ВПИВАЕТСЯ

в уже и так разорванное ухо

Я отбиваю ее удар в почку и розочка на всю глубину входит в мой бицепс в начале локтя

и застревает в руке

Арес с платком уже возле меня

Единственное, что было у меня в руке это Космозиккер

Потому что перед этим всем я рассказывал им про выставку

И держал большого космозиккера в руке

Я сжал космозиккера в кулаке

И несколько раз воткнул Зое в глаз

Я почувствовал, что попал
И довольно глубоко



Ведьма дико кричит с космозиккером в глазу и с воем

убегает из квартиры.

Молнией, как ниндзя она пробегает три этажа, ящерицей

в пижаме из марихуаны, растворяется среди домов.

В этот момент в квартиру начинают входить

Это директор, руководство, художники, я никого не знаю

И не понимаю, что это за продолжение театра абсурда

Вся квартира залита кровью

Я стою по колено в крови

Внезапно я громким ГОЛОСОМ говорю ВСЕМ:

ВНИМАНИЕ! Это перформанс!

И даю Аресу камеру

СНИМАЙ!

НЕ УХОДИ!

НЕ ОСТАВЛЯЙ МЕНЯ С НИМИ!

СНИМАЙ!

Из меня бьёт фонтан крови размером с сигарету

Арес говорит: «Я не уйду. Я буду с тобой до конца.»

Он снимает!

Мышцы и артерии все наружу

Я ЖУЮ СВОЕ УХО

- Что случилось? - Кричит ПОТРЯСЕННЫЙ директор фестиваля.

Другие ребята тоже потрясены количеством крови на кафеле и на полу.

И весь матрас…

Арес продолжает меня снимать.

Начальник командует - так срочно уезжаем отсюда на другую квартиру.

Когда меня эвакуируют в джипы с чемоданами обмотанного,

кто-то остается замывать кровь,

появляется хозяйка квартиры, которая вообще попала.

И с ужасом мечется

Но записала все на видеофон.

В этой суете растворился и Арес со словами:

«- Ничего не бойся.

Я с тобой буду до конца…»

Уже в полубреду меня перевезли в специальной дом.

Там я объяснил директору, что меня бомбанули и хотели убить.

Я хочу заявить в посольство Германии и в милицию.

И все просили этого не делать, ибо это пиздец фестивалю.

Никого не найдут.

Мне казахская тюрьма не понравится.

И сделаем все типа по уму.


XII


- вызвали специального хирурга, умеющего хорошо и пули вынимать и осколки доставать и швы накладывать…

…и все же ощущение,

когда в твоем теле такие дырки, что в них палец проходит

на мгновение сделали меня героем…

Но, короче, капельница-шмапельница, промывание-транквилизаторы.

Все как в кино: обслужили быстро.

Только ухо, говорит, трогать не буду. Не умею. Там хрящи. Лети, давай, братан, в Германию срочно.

И повязку мне сделал как у Че Гевары.

Крови я много потерял.

Поэтому заснул быстро.

Приснился Мне Сон.



XIII


Я лежу под капельницей.

А ко мне приходят Кастанеда и Гурджиев.

Кастанеда улыбается, кивает на столик с транквилизаторами и говорит:

«- Ну, в этот раз ты выиграл. А в следующий раз будь просто умнее.»

Гурджиев говорит с акцентом:

« - Твое обрезание свершилось.

Ты отдал Богу Богово.

Хоть не хуем, так ухом,

Те же три буквы.

Кабалистика соблюдена.

Теперь твоя задача пришить себе правильное ухо.

Это твой новый, четвертый, путь.

Теперь ты свободен.

Ведь до сих пор ты смотрел на мир слепыми глазами мертвого Борхеса

и слушал Бога глухими ушами мертвого Бетховена

Ну, изредка показывал «фа» средним пальцем мертвого Коперника. Хватит.

Ясли закончились. Теперь ты новый человек.

Нарекаю тебя Байконур Нафтулович Заратустра, воин космоса и света.

Позитивный русский богатырь.

Тебе будет 48 лет, а это твой 12-летний цикл.

Хватит лежать на дзенской печи.

В 2014 году ты закончишь 7000 космозиккеров и ты свободен

в дальнейшем выборе судьбы».


Я проснулся в шоке и закинулся волшебными препаратами.



XIV


В этом доме, где я лежал, меня навещали художники и администрация.

И вездесущая Катя Сисфонтес, „милая“.

Меня в нем закрывали на всякий случай.

Я обошел все комнаты художников.

Ни у кого ни одной книжки с собой нет вообще.

А в саду красота неземная и огромное количество гнилых яблок

валяются.

И они как символы.

Как эти все художники.

Гнилые яблоки познания добра и зла,

никому не нужные

в райском алма-атинском саду.


Приехали старшие и администрация.

Типа чо, мол, делать будем, как будем решать вопросы

Ну, я принял два стратегических решения.

На еврейский новый год я должен быть дома в Эссене,

где в этот же день, в клинике мне должны пришить ухо Ван Гога.

В еврейский новый год Б-г вписывает всех в Книгу Жизни.

А в Судный День, в Йом-Киппур, ставит подпись на год.

Значит, надо успеть.

Казахи сказали, что все решаемо, и я полетел бизнес классом в Хитроу.

Ужасные авиалинии, согласен с Боженой Р.

Чтобы привлечь внимание стюарда, пришлось закурить в салоне.

Они были в таком диком шоке.

Отобрали у меня окурок и зажигалку, запаяли в целлофан, как чудо природы.

А потом вернули.

Шок.

Пока я бродил по Хитроу,

а это огромный город с самолетами, переходил из бутика в бутик,

пробуя вискари,

чтобы снять стресс,

ведь в этот момент мой отец - старик Нафтула

отправился в Орли за ухом Ван Гога


XV. Ухо


Телеграмма специального корреспондента из Арля от 24 декабря 1888 года вышла 26 декабря в парижском издании Le Petit Journal. В ней написано следующее: «Вчера вечером некий художник из Голландии по имени Винсент, после того как отрезал себе ухо лезвием, пришел к дверям публичного дома и подал кусок своего уха, завернутый в бумагу, человеку, который открыл дверь. «Возьмите это, это может быть полезным», — сказал он и ушел.

Cведения о злополучном происшествии вечером 23 декабря 1888 года исходят от Гогена и от полицейских города Арля. Последние обнаружили окровавленного Ван Гога утром 24 декабря и доставили его в больницу. По их данным, Ван Гог показывал кусочек завернутого в газету уха знакомой проститутке по имени Рашель.

Пока Гоген стоял в ступоре, Ван Гог влетел в дом, отрубил себе ухо, завернул его в газету и отправил (согласно другой версии — принес самостоятельно) проститутке Рашель. Местная бульварная газета описала это в краткой заметке:

«В прошлое воскресенье в половине двенадцатого художник по имени Винсент Ван Гог, голландец по происхождению, появился в доме терпимости № 1, позвал девушку по имени Рашель и протянул ей свое ухо с такими словами: «Береги это сокровище». Потом он ушел. Полиция, сразу же информированная о случившемся, которое могло быть делом рук только несчастного сумасшедшего, явилась утром в дом этого человека, найдя его в кровати без всяких признаков жизни…»


XVI


Старик Нафтула разыскал праправнучку Рашель по еврейской линии, через общину.

Она жила все в том же родовом поместье.

Ухо по-прежнему хранилось в погребе ее родового дома,

в мраморной шкатулке со льдом и солью.

«- Ухо Ван Гога бесценно, - сказала Рашель Иосифовна (хранительница реликвии). - Оно может прижиться лишь на голове у гения.

В противном случае принесите его обратно.

Иначе вы все умрете….»

Сказав это, женщина сухо поклонилась.


Отец схватил шкатулку и поскакал в Эссен.

По дороге из Хитроу в клинику я очень волновался.

Звонили друзья.

Сочувствовали.

Помогали.

Советовали.

Курицын уговаривал пришить русское ухо.

« - Пушкина, что ли? - Спрашивал я

« - Ну, не Пушкина, конечно,

Но, хотя бы, Тургенева или Платонова,

чтоб я тебя, еврея, мог хотя бы за русское ухо любить всей душой,

как Белый Бим любил свое черное ухо…»

Я спросил совета у Тани Мун.

Таня Мун предложила мне сделать золотой протез уха Ким Ир Сена.

Или уха Тараса Шевченко.

Или уха Степана Бандеры.

Или же уха Че Гевары.

Соблазн велик, но судьба одна.

Б-г решает.

Выбор божий.


Ибо

для пересадки

уши сначала пересаживают на спины мышам,

дабы возродить в них процессы регенерации.

Об этом полно в интернете.

Так вот из мышей с именами Че Гевара, Гоголь и Ван Гог

выжила лишь одна особь по имени Винсент и в еврейский новый год,

помолясь и принеся жертву,

немецкие врачи совершили ЧУДО.

Имплантировали мне недостающий фрагмент уха Ван Гога.

Отлили специальную гипсовую форму из магического раствора.

Сшили Франкенштейна,

Меня.

Состоящего теперь из Бориса Бергера и уха Ван Гога.

Теперь я громко слышу слово АБСЕНТ

и разговариваю с Богом напрямую.


Пишу об этом я тебе, брат мой, Иммануил,

ты мой читатель,

зная, что ты вообще никогда никуда не ездишь.

И, по своему, прав.

Я же теперь слышу Ван Гога.

Ухо растет.


XVII


Я брызгаю на Ухо Ван Гога одеколоном и маслами.

Сегодня ухо впервые соприкоснулось с дождем и встретилось с серебряным Иисусом.

Было солнечно.

И тени играли на лице Сына Божьего,

и Он улыбался и что-то говорил,

а я слушал и слышал его ухом Вана.


Дописывая эту историю,

сижу в белой рубашке и в жилетке,

покуриваю трубочку,

и думаю, что неопределимы пути Господни:

Я слышу Ван Гога,

Серебряный Джизус разговаривает и улыбается – игрой теней листвы и солнца.

Ухо чешется.


XVIII


Вкус уха не забывается.

Ухо чешется.

К деньгам.

Абсент.

Пепелац-космозиккер потерпел крушение на Байконуре.

Клофелин.

Я отпил глоток.

Она помыла голову и была готова – женщина-смерть.

Моя соседка выносила мусор и принесла на ветке чьи-то почки.

Она любила собирать цветочки.

Люди степи.

Талдыкурган.

Бесконечность.

Степняки.

Вкус уха.

Немецкая клиника.

Судьба артефактов.

Я больше не художник.

Обрезание и пришивание.

Поединок.

Ноут, фотик, часы, костюмчик.

Розовые шорты.

В глазах Тани Мун знак бесконечность.

Теперь только дочь Алиса знает как и умеет делать космозиккеров.

Секрет передается, как в классической магии из поколения в поколение

только по женской линии.

Имя Бога и магические пентаграммы.

Установление камня в центре звезды.

Ухо чешется и растет.

Секрет денег.

Никогда не сдавайся.

Я пил в каждом дьюти фри самые лучшие сорта виски.

Что такое нормальность?

Ненавижу слово работа.

Особенно браваду этим словом.

У меня оч. много этой самой работы.

У меня Слуховой аппарат Бога.

На Йом-Киппур – еврейский Судный День -

снимут швы.

Снимут швы.

Снимут швы.

И я буду свободен.

И Арес будет со мной до конца.

https://tushisvet.livejournal.com/285911.html
2017-09-01 00:09 tushisvet
Часть II

"Я только раскрыл сундук своих историй, – сказал Адалло, когда мы прощались после разговора, длившегося несколько часов, – и ты уже уходишь. А у меня еще осталось на 1000 и 2 ночи!". Хадижат, жена Адалло стояла рядом с ним и смущенно улыбалась. Во время интервью она несколько раз заглядывала в комнату, так мы кричали друг на друга."Я еще приду", – обещала я. И пришла.

– И на чем мы с тобой остановились в прошлый раз?

– Мы недоругались. Уже у порога доругивались. Вы утверждали, что хиджаб – это прямо благодеяние для женщины, потому что даже в старости кожа ее остается гладкой и нежной. А я говорила, что нежная кожа – это очень актуально для Дагестана, где женщины в горах таскают на спине огромные вязанки дров и рожают на дороге, не дойдя до сельской больницы.



– Ты что-то преувеличиваешь. Женщина всегда чувствует, когда она должна родить и никуда не идет. Это твои мозги кто-то затуманил...

– Я вам могу сказать, кто затуманил мои мозги. Айшат Шуайбовна Магомедова, возглавляющая благотворительную больницу для женщин, а также женщины селения Нахада, которым до недавнего времени приходилось по бездорожью топать километров семь до больницы в Бежта. И с одной, и с другими я говорила лично и не думаю, что ношение хиджаба как-то поможет в решении их проблем.

– Я когда с кем-то говорю, то у меня внутри тоже идет диалог. Я стараюсь понять... А тут я трясу яблоню, а ты собираешь груши. Ну, хорошо, где это, у Пушкина, кажется, было про женскую ножку. Для него увидеть щиколотку – это счастье было, восторг! Красота это то, чего ты не успел рассмотреть. Как раз на этом и играет сейчас реклама. А вот когда женщина оголена... Телевизор, улица, это наносит глобальный удар по законам божественным. Вы отупляете чувства мужчин к вам. Претит уже от избытка сладкого. Женщина не должна давать возможности мужчине насытиться глазами.

– Логически рассуждая, жена не имеет тут никаких шансов. Она всегда рядом, она не закрыта – насыщайся, сколько влезет!

– Дело в том, что он постоянно хочет иметь этот… как это понимают в извращенном смысле – гарем. Нормальное мужское желание. Но! Но! Возможности-то нет у многих. И жена у многих всего одна (смеется). Так вот. Женщина не только с мужчиной пытается меряться силами, подчинить его себе, она еще ненавидит женщин. Я же не случайно читаю все эти книги, психологию. Оттуда и все беды. Посмотри, сколько гомосексуалистов развелось!

– Так. Я поняла уже, что виновата во всем. В мужском гомосексуализме, в частности. В этой связи хотелось бы вернуться к теме «настоящих мужчин». В прошлый раз мы с вами говорили об Афганистане, вы называли его в числе трех форпостов мужского мира. Но это было еще до захвата вашими любимыми талибами южнокорейских миссионеров…

– (перебивая) Ну, а куда они залезли со своими этими проповедческими вещами? Кто звал их туда? Эти корейцы должны знать одно – все религии, которые существуют в мире, все они устарели! В то, что было, в истинные знания со временем добавлялись выдумки. Из-за этого и пророки появлялись снова и снова. Их насчитывают более 124 тысячи. От самого первого пророка, от Адама идет одна религия. И иудейская и христианская. Но потом они все отходили от истины. Если для тебя важны мнения благотворительницы Айшат и ее беременных женщин из Нахада, то для меня лично интересны мысли крупнейших западных специалистов по изучению основ религии таких, как Пауль Шванценау, Морис Бюкайя, Мурад Хофманн, Лев Толстой и многие другие, которые убежденно писали о непревзойденном величии и чистоте Ислама.

– Нет, а что с корейцами? Вы считаете, что нормально – захватывать людей, которые принесли знание, пусть и не нравящееся тебе и убивать их за это?

– О каких это знаниях кореянок ты говоришь? По-твоему, афганцы и вообще мусульмане нуждаются в их сомнительных знаниях? А вот насчет убийства я согласен. Отнять жизнь у человека может только Творец. Но с этими корейцами – если какой-то не поставить заслон, они же могут занести очень много негативного! Да хотя бы тот же гомосексуализм, который сейчас свирепствует по всей Европе. Представь себе – королева английская идет поздравлять двух мужчин, которые… я не знаю, как сказать это… поженились, да? Что это? Почему они в свою Северную Корею не идут, где из 23 миллионов населения страны более 17 миллионов являются чистейшей марки атеистами.А почему вы молчите об этом?! Почему они идут, где легче?

– Вы полагаете, что Афганистан, где их могут взять заложниками и расстрелять – это «где легче»?

– Значит, было так. Слушай. Они повадились в эту страну, в Афганистан. Их выгоняли. Однажды предупредили. Дважды предупредили. Но, когда они уже обнаглели… Смотри, сколько их там было!

– Целых 23 человека на крохотный Афганистан. Возмутительно! Заполонили, понимаете! Только я читала книги, где было написано, что в свое время в селение, например, Ругуджа пришли люди и принесли туда новую религию ислам. Их перебили. Потом еще раз пришли люди с той же целью – и их тоже перебили. Это было правильно?

– Все обман. Не было такого. Вы мне покажите автора, я из него порошок сделаю, стиральный, для мозгов! Говорят о христианстве в Дагестане, но почему оно должно было быть завезено к нам откуда-то, и кем-то обязательно посторонним? Впрочем, если ты так хочешь, (смеется) я настроен делать тебе приятное. А, возвращаясь к корейцам, повторюсь, если человек несет заразу, на которую христианство смотрит сквозь пальцы, то от нее надо защищаться! Но я говорю на своем уровне, на человеческом. Мне очень нравится ислам. Как я убедился, нравится он и очень высокообразованным людям – великим умам христианской Европы и Америки. Например, Ницше сказал, что ислам – это религия мужей…

– …Да бросьте вы, Адалло! Ницше – плоть от плоти христианской культуры. Сын лютеранского пастора, женоненавистник с эдиповым комплексом. Для него это был вызов, протест, оплеуха общественному мнению, если он вообще это говорил. А сейчас вообще это способ сделать себе имя, карьеру. Да если я завтра заявлю, что принимаю ислам, меня на руках носить станут, все наше духовное управление, я вас уверяю! С полгода проносят – точно!

- Уважаемая Светлана, если случится такое, и ты произнесешь шахаду, то я, сам « понесу» тебя на руках. Ты будешь четвертой женщиной не мусульманского происхождения, кому я оказался причиной принятия Ислама. Поверь, я ни разу ни одной из них не восхвалял Ислам и не призывал принять его. Видимо, образ жизни моей семьи повлиял на их мировоззрение. И дальше. Вот смотри, есть такая история. Пророк дремал под деревом. Рядом враг оказался с саблей. Пророку удалось перехватить эту саблю. В это время тот произносит фразу, в соответствии с которой он принимает религию ислам. И пророк отпустил его. А его друг, который был поблизости, выхватил свою саблю и разрубил этого врага. «Что ты наделал?», – спросил пророк. Он ответил, что тот, мол, произнес эту фразу лишь для того, чтобы уцелеть, спастись. «Это дело его и Творца, – сказал пророк, – Они сами разберутся».

– Вы все время увиливаете от ответа. Я бы предпочла услышать не цитаты из Корана и хадисов, а ваше личное мнение насчет спекуляций на религиозной теме.



– Ну, ты же делала интервью с этим священником (владыка Александр, епископ Прикаспийский и Бакинский прим.ред.). И писала, как хитро он уходит от вопросов. Так почему бы мне не сделать так же? Я люблю, чтобы обезопасить себя, цитировать других.

- Ну вот как с вами говорить, если я начинаю смеяться?! Ладно, идем дальше. Первый вопрос, который мне задавали все, кто знал, что мы с вами встречались, это: «Он ваха?». Вы «ваха», Адалло?

- Люди, которые выступали в мою защиту, говорили, что те же Кадыровы, которые воевали против России, стреляли и убивали, - сейчас у власти и властью обласканы, а Адалло, не державший оружия в руках, разыскивается как международный террорист. Когда я жил в Стамбуле, ко мне многие приезжали. И вот однажды один профессор московский попросил разрешения на встречу и сказал, что со мной хочет увидеться правнучка Маркса. Пожалуйста! Она, как только вошла, сразу, значит, нога на ногу, в руках блокнот, карандаш и с таким азартом ждет. Она хорошо знала русский язык, лучше меня, наверное. Училась в Москве, профессор. Так вот. Оказалось, она считает меня идеологом ваххабизма. Ей, может быть, показалось, что я с ума сошел, но я так рас-хо-хотался! Хохотал, как сумасшедший! Она и этот профессор, озадаченные, смотрели на меня. А я им сказал: «Знаете, у нас, у аварцев, в 30-е годы начальные школы строились так: один класс - здесь, другой - там. Между ними коридор. И вот одного спрашивают: «Ты сколько классов окончил?». Он говорит: «Два класса и один коридор». И вот я такой же ваххабист, который окончил два класса и один коридор. Чтобы быть идеологом ваххабизма, надо хотя бы какие-то элементарные знания иметь! А я даже по-арабски читать не умею! И если кто-нибудь мне задаст хоть один вопрос, я останусь, как говорят аварцы, как осел на льду!» Эта бедная правнучка Маркса была разочарована невероятно. Ну, так что, мы с тобой прорываемся куда-нибудь дальше?

– Прорываемся. Скажите, а в хадже вы были? И легко ли вам, человеку, не выносящему толпу, там пришлось?

– Был. В 1997-ом году. Чуть не был задавлен. Хадж – это обязанность. Ты можешь его совершать, если у тебя есть возможность и если этим ты не ущемляешь свою семью. А если у тебя есть хоть рубль долга – обязан сначала вернуть его, а потом уже думать о хадже. Когда я еще только сел в самолет, рядом со мной оказался один такой человек, не стану называть. Он очень высокие посты занимал, но я знал его как шулера, афериста. И всю дорогу он со мной о политике пытался говорить. Я ему говорю «Слушай, я в первый раз в хадже, я хочу понять, почувствовать что-то. Не мешай мне!». Послушно прекращает разговор и не проходит пять минут, как он опять начинает. Это меня взбесило! И вот мы приземляемся в Джидде и садимся в автобус до Мекки. Опять он рядом! Но когда уже и в гостинице он оказался в одном номере со мной – у меня все терпение кончилось! А в хадже возмущаться нельзя, знаешь? Сабур – спокойствие! А он – ни на одно мероприятие не пошел! Там же расписано все. Поднятие на гору Арафат, бросание камней, тавап (обход) вокруг Каабы… Все были, а он – нет. И вот возвращаемся мы теперь в Медину и опять он рядом в гостинице. И опять начинает свою линию гнуть! Я уже был доведенный совсем и не выдержал! Как схватил его за плечи, как дал об стенку – «Слушай, ты отстанешь от меня?».

– И чего ему от вас нужно было?

– Это агент. Паразит своего рода. Такие будут работать на кого угодно, лишь бы какую-то пользу себе выудить. И, наверное, он рассчитывал продать кому-нибудь сведения. Мои тогдашние догадки подтвердились после возвращения из эмиграции. На одном совещании, где была вся номенклатура, он заявил с трибуны: «В 1998 году Адалло пятнадцать дней сидел у меня дома и просил выступить против существующего режима». Представляешь? А я понятия не имею, где его дом. Он до сих пор старается натравить на мою семью людей из силовых структур. Наверное, чтобы отомстить за тот мединский инцидент. Как бы он, этот «святоша» - паразит, сильно мне ни мешал, я надеюсь, что Аллах мой Хадж принял. И у меня было намерение снова поехать, потому что все же не все мне удалось по-настоящему усвоить тогда там. Вот толпа, ты говоришь. Там же мысль громадная, что все равны перед Творцом! Но из Дагестана туда нахлынуло столько народа, всякие… И потом они говорят: «Вот, я хаджи!». Вот представь – это я не с потолка беру, а из аварской газеты «Х1акъикъат» – гостиничный номер, который стоит несколько тысяч долларов за сутки пятнадцать дней занимает наш земляк. И оттуда он летит в другую страну на зиярат какого-то шейха, на арендованном самолете. На эти деньги он мог бы отсюда взять человек 100, которые не имеют возможности туда ехать. Отсюда у таких, как ты, совершенно извращенное понятие об исламе

– Ладно. Отойдем от религии, тем более, что я на эту тему и говорить не собиралась, это все ВЫ! Обратимся к поэзии. За вас в свое время вступился ПЕН-клуб. Обратился с прошением к президенту, чтобы вам разрешили вернуться. А за несколько лет до этого такое же прошение подавалось в связи с делом Алины Витухновской, задержанной по подозрению в торговле наркотиками. Но получается, что поэты – это такая особая каста. Как вы полагаете, к поэту действительно надо подходить с другими мерками и талант оправдывает все?



– Видишь ли … Нет, не должно так быть. Перед законом все равны. Про вашу эту… как ее – Витухновскую, да? – я что-то слышал, сейчас уже не помню. Но если она талантливая, если она полезная родине, то почему родина оставила ее до того, что она вынуждена была торговать наркотиками? Почему ее не обеспечивали? А со мной… За меня вступались не только как за поэта, там были и личные симпатии. Во-первых, Андрей Битов, мы с ним много раз встречались, беседовали. Фазиль Искандер – это давнишний друг мой. С Приставкиным я очень хорошо знаком. С Вознесенским. И они понимали, как мне кажется, что никакой я не международный террорист. Никого я не взорвал, никого не убил, никого не призывал. Это все ваши газеты раздули! Вот вчера я в больницу ходил, и люди там стояли – так пооткрывали рты, когда я из машины выходил. В родное село, когда приехал, вышел в сад – а на стенах дети маленькие висят прямо и пялятся, как на диковину! Это все пропаганда, которую показывали всюду обо мне, загнали в мозги всем!

– В общем, их можно понять. Дружба с Басаевым, Яндарбиевым, Дудаевым и ваше заявление на суде, что это все были «хорошие, добрые люди»… Какой-то запредельный наив. После этого многим трудно воспринимать вас как такого милого дедушку.

– До того, как человека суд признает виновным – никто не имеет права произносить слово «преступник». А то, что они мне казались хорошими, так мы дружили с ними. И никаких негативных вещей я не видел и не заметил! Для меня гораздо хуже те, которые взорвали Яндарбиева. А над Дудаевым или Масхадовым суд был? Террор. Государственный террор. Так я говорю потому, что над преступниками в Катаре уже состоялся суд и отпущены они были для отбывания наказания на родине. А отношение ко мне… Видимо, даже если мне еще 20-25 лет еще дано жить, и сохранить свои мозговые способности я не смогу убедить в обратном кого-либо! Ну что я могу сделать! Хотя считаю, прости за нескромность, меня должны были не только орденом наградить, а еще, как ты говоришь, носить на руках! Все, что я делал – делал для того, чтобы не допустить войну на Кавказе. Значит, я действовал прежде всего в интересах Дагестана, Кавказа и даже России. Почему власти Дагестана в свое время не приняли участия в съезде народов Дагестана и Чечни? Может быть, тогда и этой войны вообще не было бы. А они… Давай-ка я тебе одну книгу покажу. Я взял ее в школе, где мой племянник работает директором. Обрати внимание, это хрестоматия по аварской литературе для 11-го класса. Тираж 4 700 экземпляров. И в каждой книге вырезаны страницы с моими стихами. Вырезали бы и библиографическую справку, но, видишь вот (переворачивает страницу) на другой стороне у нас кто? Фазу Алиева! Поэтому меня не вырезали, а заклеили бумажкой. И в оглавлении мое имя тоже заклеено. Ты представь, какая огромная работа! И это учебник только для одного класса, не считая десятки тысяч изорудованных хрестоматий для других классов средних школ! И ученые института школ им. Тахо-Годи вместе с его директором, и учителя всей республики каждый в своих школах и классах устроили субботники. Засучили рукава и с таким азартом, со слюной вырезали! Но это все ерунда. Ер-ун-да! То, что задумали – вот что страшнее. Представь, ты ученица 11-го класса, видишь такой учебник и спрашиваешь «Учитель, в чем дело?». А учитель обязан объяснить, что это написал ВРАГ! Антироссийский, антигосударственный человек, это вахабист, экстремист, террорист. И тогда твои жидкие мозги отпечатали это! Навсегда! И как мне убедить всех, когда любое мое слово… Вот недавно была встреча с правозащитниками по поводу похищенных молодых ребят. И я сказал, что надо послать письмо президенту России, потому что он, наверное, ни о чем не знает. А если он уже получит письмо и все равно ничего не изменится, то, значит, нам самим нужно будет убирать свой двор. Как на меня шипели! Говорили «кому угодно такое можно говорить, а тебе – нельзя!»

– Ну, правильно. Когда вы говорите «убирать свой двор» это звучит очень двусмысленно. Но давайте сейчас о другом президенте. О Муху Алиеве. Ваша недавняя встреча…

– Я был в селении, когда мне позвонили и сказали «завтра назначена встреча с президентом». Через пол часа снова звонят «нет, не завтра, а сегодня в 4 часа вас ждут». Мне пришлось тут же выехать, , успел! Вхожу, а там камеры стоят, телевидение. Я даже удивился, я не думал, что будут показывать. Я вот что тебе скажу, мне кажется, что Муху (у нас, аварцев, отчества не приняты), так вот, мне кажется, что ему очень мешают. И не только здесь. Кроме ФСБ, прокуратуры, МВД Дагестана в прямом подчинении Москвы еще около 40 управлений и предприятий, И кто может что-то исправить в Дагестане, если у него связаны руки? Заметь, мы с Муху совершенно разные люди, но, тем не менее, и у меня, и у него Дагестан один! И здесь мы должны отбросить все свои амбиции и все прочее, а вместе решать наши проблемы.

– Похоже, что Муху Алиев, позвав журналистов на вашу встречу, таким образом, хотел заявить о своем покровительстве.



– Власти никогда не баловали меня покровительством, иначе, может быть, и я потерял бы свое лицо литератора. Ведь смотри, такое случилось, к сожалению, почти со всеми нашими пишущими. А если Муху и покровительствует, то он покровительствует не «экстремисту» Адалло (на суде я был очищен от всех обвинений, ни одного свидетеля и ни одного доказательства моей вины не было представлено) и не Адалло поэту покровительствует Муху, а человеку, болеющему, как и он, за Дагестан. Это вывод я сделал после почти трехчасовой беседы. Конечно, мне было приятно услышать от него, что он любит читать мои произведения, слушать песни на мои слова. Приятно не потому, что он президент, а потому, что он знаток нашей литературы и особенно тонко чувствует поэзию. А нынешние недовольства некоторых, что президент принял у себя «террориста», они выгодны тем, кто хочет продолжения нестабильности в Дагестане.

– Пять лет вы прожили за рубежом. Каким нашли Дагестан после возвращения?

– Богатым. И очень нищим духовно. Вот смотри, я в своем селе шел по улице и тут мальчик бежит. Подошел ко мне, говорит «Салам Алейкум» и руку протягивает. Я ему «Ваалейкум Ассалам» и дал конфету, у меня карамель в кармане была. Так он ее посмотрел и не взял, представляешь? «Нет, - говорит, – такие я не люблю». Я опешил, а мне люди говорят: «Да ты посмотри, в магазинах таких карамелей и нет, их у нас не покупают! Только шоколадные!». Так вот я тебя уверяю, где есть духовное, там нету места материальному! А где есть материальное, там нет места духовному. Это взаимоисключающие вещи. Это мысль принадлежит великому мусульманскому богослову Аль Газали.

– Выходит, духовность, к которой мы так бешено стремимся возможна только при полной нищете?

– Убери слово «полная» и будет правильно. Эти великие исламские ученые ели только, чтобы организм работал, чтоб живым остаться. Во-о-от такой кусочек малюсенький. У меня был такой период, когда я очень мало ел (смеется) был очень богат духовно! А теперь вот кушаю много... Но это не только со мной происходит и не только в Дагестане или в России. Я не могу сейчас отличить Россию, Китай и Саудовскую Аравию. Идет общемировой процесс очень негативный. Пойми, это не призыв к бедности и нищете. Скорее к скромности, как в еде, так и в быту. Сегодня ведь мы видим извращенное стремление к земным благам. Вот Ахирзаман говорят, конец земли, конец мира. Есть мусульманские признаки, что он близок. Уже наступил. Смотри, как человек стал озлоблен!

– И сколько нам осталось?

– Нам с тобой? Бог об этом знает! Но если ты рассчитываешь на мое заступничество, то должна быть женственной. Я же тоскую по тем временам, когда мужчины были мужчинами, тогда и женщины могли быть женственными, а сейчас... Я вот приезжаю туда, где босиком бегал, смотрю – грустно очень. Я вижу пацана. Он убегает от меня. «Ты испачкан, – говорит он, – Не приближайся! Той чистоты, которая у тебя была – нет!». А я иду к нему, ищу его, ищу себя. Грустно… Страшно… Но я живу. Живу благодаря преданным людям, которые очень хорошо относятся ко мне. Мне в Турцию одна женщина из Цумадинского района прислала бутылку инхокваринской воды, одетую в белую бурку и папаху. Такие вещи, они настолько важны для меня! Я стихотворение написал – жаль ты аварский не понимаешь – и писал я, что теперь у меня не осталось никого! Только одни алкоголики! Они были, как дети, чистые, они были больные болезнью человечества. Вот и они уходят в землю, загоняемые алкоголем. И они мне гораздо больше нравятся, чем те, другие, опьяненные сплетнями, властью, деньгами! Чем те трезвые и осторожные, которые, трясутся за свою шкуру, здороваются с тобой шепотом… Я так писал, и я могу это сейчас повторить.

Фото Татьяна Калишук (Tatyana Kalishuk)

Не надо фамилии, пиши просто Адалло
2017-09-01 00:06 tushisvet
Интервью 2007 года, Часть I




Все газетно-журнальные статьи, написанные об Адалло Алиеве делятся на две категории. Одни (как правило, публицистические) рисуют его черными-пречерными красками. И по сути дела являются гневными отповедями. Другие (как правило, интервью) рисуют умильный портрет и кажется, что журналист все время немного приседает. Ни то, ни другое меня лично не устраивало. И потому, как только представилась возможность познакомиться – я ее не упустила. Из кресла навстречу мне встал человек – сухой и звонкий, так мне показалось – протянул ладонь для рукопожатия. Это меня удивило, настолько удивило, что с этого вопроса и начался наш разговор.

–Адалло, мне казалось, что вы позиционируете себя, как человека религиозного. Но поздоровались со мной за руку. Это почему так?

- Когда в светском обществе подошла к Шамилю женщина и протянула руку для пожатия, он положил руку себе на сердце, будто поблагодарил ее. Она осталась довольна, а он соблюдал свои правила. не сделал того, чего желает Сатана. Прикосновение к женщине... На женщину можно посмотреть. Однажды. Но если ты еще раз посмотришь на нее, тут обязательно вторгается Сатана. И, конечно, я должен был поступить так, как положено. (виновато разводит руками) Но я не удержался!

- Будем точны. Вы "не удержались" несколько раз. При первой нашей встрече и сейчас, когда в качестве приветствия приобняли меня за плечики.

- (смеется) Я был занят уничтожением Сатаны и все мои мысли были там, а не на ваших плечах. Подожди-ка. Давай мы с одного предупреждения начнем. Ты вот говорила о моей театральности, артистизме. Так мне просто русских слов не хватает, чтобы выразить все, что я хочу сказать. Оттого руки двигаются, мимика идет в ход, а тебе кажется, что это артистизм.

- Да нет. Вы пускаете в ход обаяние, причем совершенно сознательно.

- А тебе кажется, что я обаятельный? Так оно от искренности! Если человек хитрит, если прячет что-то такое, там обаянию уже пути нет.

- А книжечка о гипнозе у вас на полке случайно завалялась?

- Ну, гипнозом я не владею. Знаешь, я очень много журналистов видел. В этой комнате вот здесь, после моего возвращения сидели несколько раз американцы, канадцы, англичане, германцы. Телевидение. И я видел, как извращают мои слова. Будучи за рубежом, я получал все газеты российские. Во всяком случае, московские и дагестанские. Что там только обо мне не писали и, наверное, очень хотели, чтобы я отвечал. Но я прекрасно понимал, что отвечать не стану. Я не могу отвечать грязной яме. И вот однажды в "МД" появляется публикация. Что-то там такое было "Сегодня утром мы получили по электронной почте письмо из Америки от представителя Масхадова, от Леми Усманова. И письмо, значит, это там же. Читаю. Глазам не верю. "Этот Адалло, - там написано, - у нас в Чечне так же ненавидим, как и в Дагестане." "Он негодяй" и так далее. Я, конечно, связался сразу с зарубежными друзьями, спрашиваю у них "Кто этот человек, я его знать не знаю?" Оказывается, они тут же связались с Усмановым в Америке. И он присылает письмо, где пишет, что никакого письма не писал, о существовании такой газеты как "МД" не имеет представления. И что это провокация. Я посылаю это письмо другу в Москву, Абдурашиду Саидову и прошу выяснить, как такое могло вообще случиться. Абдурашид переслал письмо Усманова редактору "МД" Гаджи Абашилову. И все. И молчок. Абашилов молчит.

- Вы обещали, что не станете обижаться на мои вопросы, даже если они будут бестактными. Так вот. Вы демонстративно вышли из Союза писателей России, написав открытое письмо, где клеймили и бездарность, и продажность, и рабскую сущность своих коллег...

- Так ты это читала? И какое твое впечатление? Разве есть там фальшивка?

- Нет. Если не считать того, что вы столько лет в этом супе варились, возглавляли аварскую секцию СП Дагестана. И квартира, в писательском доме, в которой мы сидим...

- ...Моя собственность. Тут сложная история, но не Союзу писателей я ею обязан - точно говорю. Эти все вопросы мне уже задавали. Однажды сижу и тут звонок в дверь. Я иду - открываю. Сущевского помните? (поэт и переводчик) Он на радио работал. Ну так вот, открываю я двери и мне прямо в лицо мне сует микрофон. "Коммунисты тебе дали такую хорошую квартиру, а ты ругаешь их, грязью поливаешь!" А я ему сказал "Слушай, мой предок 350 лет тому назад выиграл конкурс и стал главою мусульман всего мира! Что, коммунисты ему это дали?". Знаешь, коммунисты испоганили человеческие мозги. То, что происходит сегодня - это их работа. Это бычье, что сейчас повылезало - всё оттуда. И это я официально вышел из СП в 91-92 году. А на самом деле все началось еще в -х. Я в то время создавал Аварской народное движение, культурно-просветительское организацию. Это было очень тайно. На моей даче. Мы встречались, единомышленники. Написали и распространили листовки в 2 000 экземплярах о положении в Дагестане. Люди вместо Совета министров стали ходить ко мне со своими проблемами. И действительно, один наш звонок чиновникам сразу давал результаты. Что-то я расхвастался. Есть такой анекдот про Молла Насретдина. Он ехал по дороге верхом на осле. И вот осел увеличил шаг и перешел в галоп. И Молла упал с осла. И валяясь в пыли сказал громко: "Эх, когда я был молодой не только осел, но и вороной конь не мог меня сбросить!" Но когда оглянулся кругом и увидел, что никого нет, то тихонько сам себе под нос сказал "И в молодости был такой же и падал так же". Скажу по секрету - старики очень любят хвастать. Так что я могу потянуть немного бурку или как сказать по-русски... одеяло на себя!

- Нет, вы поступаете хитрее! Вы меня уводите от темы. Но я помню, что хотела спросить. Вы столько лет просидели в этом "гнойнике", как вы говорите, в Союзе писателей и вдруг, когда СССР уже развалился, а СП перестал быть кормушкой - с помпой вышли из него. Такое позднее прозрение?

- Я ждал удобного момента.

- Ждали 20 с лишним лет удобного момента?

- Подожди, подожди. Ты хочешь сказать, что я корыстный? Если бы я выгоды искал, то был бы сейчас одним из этих, керимовых. И насчет Союза писателей - разве сегодня вся эта... как ты сказала... "кормушка" не продолжается? Разве они зарплату не получают? Я их человеком не был с -го, даже с 75-го года. Я уже тогда хотел вырваться, но нужен был удобный момент. И удобный момент настал, когда в одном зале сосредоточились все обкомовские работники, райкомовские работники, творческие организации, когда радио и телевидение, и газеты, когда все они сосредоточились - тогда настал этот самый удобный момент! Чтобы вслух при всех, прямо в лицо сказать то, что хотел! И не думай, что это был красивый жест, потому что последствия могли быть очень, очень серьезные.

- Позвольте, какие ж в 1992 году могли быть последствия за выход из Союза писателей? Даже за публичный и скандальный выход? Даже из партии?

- Как это? Очень много чего могло быть! Любые провокации. Да мне в ресторан нельзя было зайти! Сразу - "ага, пьянствует!" даже если я минералку заказал! Но это все пустяки. Когда есть определенность - это не так страшно. Страшнее - ожидание. Вот ты видишь, я уравновешен и спокоен. Как и тогда. Но представь, что ты сидишь и каждую минуту ждешь, что СЕЙЧАС ПРИДУТ! А я вот сижу с тобой и спокойно даю интервью! Так что если я не очень могу сосредоточиться - извини. Посмотри, я был такой же молодой человек, как все они были там. Дело в том-то, что работала эта машина пропаганды мощнейшая. Я же родился в 30-х годах. Я не видел истинной религии, я не видел истинных книг, я не получил истинную образованность величайшую возможность - ЧИТАТЬ! Читать те книги, которые мне и не снились тогда. Постоянно на тебя лился поток. Ежедневно. Радио, телевидение, газеты. А мозги-то молодого человека - они жидкие! Не мудрые еще! Многие люди были готовы за Сталина... Это был Бог! И когда эта перестройка закипела, так называемая, я будто проснулся. Ужаснулся! Подумал, неужели я остался бы таким же, как когда-то? Вот так! И до 60-ти лет я тоже тихо не сидел. Во всяком случае, отношение ко мне было очень непростым. Наверное, считали неблагонадежным. Я тебе сейчас расскажу. Была такая книга про Шамиля. Написал ее Автарханов и издана она была в Лондоне. Гамзатов как раз мне ее из Лондона привез. И я, сидя в Подмосковье, перевел ее на аварский язык. А потом уже была презентация моего перевода в Аварском театре. Все собрались. Все правительство, все пришли. И главным героем вечера оказался я как переводчик. Так вот. Эту саблю, она очень старинная мне подарили потомки одного упомянутых там человека. Здешние. Чародинские. Очень торжественно мне ее преподнесли, с помпой такой. Все это дело полтора часа показывало дагестанское телевидение. Все выступления показывали, всех выступавших... кроме меня. Даже лицо не мелькнуло. И даже имя мое не упоминалось. Так что они еще в -х годах такие вещи делали со мной. То письмо, кстати, о выходе из Союза писателей, оно у меня после всех этих обысков сохранилось. Самое интересное, те, кто обыскивал, кто изымал мои бумаги, рукописи, книги - его оставили. Только подчеркнули некоторые места и грамматическую ошибку исправили.

- А какую роль во всем этом играл Расул Гамзатов? У вас была какая-то конфронтация?

- Конфронтации как таковой внешне не было. Внутренняя была. если бы я сейчас заговорил о конфронтации... это бы нелепо было. Он, ну... слон! А я мурашка! Так скажут. Ведь реклама Расула продолжается и сейчас. Если бы он был жив, я задал бы ему вопрос. Он оклеветал меня! "Адалло сказал, что всех русских надо уничтожать". Я ему писал из-за рубежа "Скажите, Расул - где, когда, на каком радио, в какой газете, на каком митинге я такое говорил. Назовите мне источник!" Мне часто говорят, может быть, он не понял, может быть, ему так преподнесли другие. Я говорю - нет! У него очень трезвая, хорошая голова была! Он очень хорошо разбирался, где ложь, где истина, но так почему он поддавался этому? Эта была жуткая, провокационная гадость! Но это вам не надо. Меня будут обвинять, что вот он умер, тогда не ответил, а я вот сейчас... Что продолжаю спор. Я-то ему ответил, но ведь это тоже не все знают.

- Вы думаете, что мертвым возражать нельзя, что если ты мертвый, значит - прав? Значит - победил?

- Дело в том, что я много думал об этом. С одной стороны, есть такая поговорка - "О мертвых либо хорошо, либо - ничего", но с другой... Они же не жалели тех, кто давно умер, кто уже не мог за себя вступиться?!! Они же имама Шамиля растаскали! Они же Халил-бека Мусаясула не пожалели! А Нажмутдин Гоцинский? С ним они что сделали? Но когда ветер переменился, Расул первым кинулся кричать, какие они были хорошие! О нем много что есть сказать, но уж слишком у меня много недоброжелателей.

- В одном из материалов про вас написано, как ваш сын в Турции давал вам деньги на такси и говорил: "Вот, папа, смотри. Ты дашь эту зеленую бумажку таксисту, а он даст тебе две красные". Это правда?

- Я действительно не разбираюсь в деньгах. Ни тогда не разбирался, ни сейчас. Они мне неинтересны. Когда был молод, то наверное любил их. Но уже 35-40 лет, как я закрыл для себя это дело.

- Вы были гуляка в молодости, вас хотели исключить из Союза писателей за пьянство, вы рассказывали, что когда-то, будучи выпивши, сорвали погоны с милиционера. То есть совсем богемная юность и молодость. И вдруг в 60 лет вы становитесь моралистом и праведником. Из человека светского стали религиозным.

- Жизнь была такая вокруг меня, и я был продуктом той жизни. Но я не сказал бы о себе, что я религиозен. Религиозный человек... я так представляю, что он постоянно должен заниматься религией.

- У меня есть ксерокопия "Диалогов с Адалло", написанных Магомедом Абдулхабировым. Так вот. Там есть фрагмент, где вы доказываете, что Дагестан может быть экономически независим, и в доказательство перечисляете те отрасли, которые могут принести реальные деньги. В частности, винодельческую и коньячную промышленность называете. Но это в печатном тексте. А поверх него карандашом вашей рукой внесены правки. "Виноделие" и "коньяк" вычеркнуты и вашим почерком написано "виноградарство". Скажите, это автор книги исказил вашу мысль или вы по прошествии пары лет решили отредактировать свою позицию?

- Слушай, давай я тебе расскажу историю. Был в одном селе мулла, который очень пил. И ему говорят: "Как же так? Ты же мулла, ты какой пример подаешь?" А он им: "Вы не делайте то, что я делаю. Вы делайте то, что я говорю". И я тебе говорю - вино в Дагестане не должно быть. Так же, как опиум. А виноград надо кушать. Я вычеркнул это, чтобы те, которые прочтут, не думали, что я пропагандирую вино. Почему это вино должны пить люди, если оно не дает человеку здоровья, разрушает организм, разрушает семьи. Насколько вредоносен алкоголь - лучше меня в Дагестане мало кто знает. Я испытал это на себе и очень рад, что понял, насколько он опасен. Я же жил в такое время, когда пропагандировалась выпивка очень серьезно. И была МОДА! Если ты молодой человек и чуточку не под мухой, то какой из тебя мужчина! А среди поэтов так вообще считалось, что раз не пьешь, жизнь не прожигаешь, то слабый ты поэт! Это с Литературного института еще началось. Считалось, что выпивка раскрепощает, высвобождает творческую энергию. И вот однажды я тоже попробовал. Выпил, сел писать стихи, - строчка почему-то косо пошла, - и думаю: "О! Гениальные стихи написал!". С тем и заснул. Утром смотрю - такая мура вышла! стыд! И теперь я понимаю, хорошие стихи могут родиться только в трезвых мозгах! Только в трезвых! И не с алкоголем я борюсь, а с самим собой. С другими как мне бороться, я заброшенный старик.

- Во-первых, не заброшенный. Журналисты ходят к вам толпами и пишут потом, что хотели бы для своих детей такого дедушку. А во-вторых, вы далеко не старик, вы не держитесь как старик. И ни разу за всю нашу не всегда приятную для вас беседу не напомнили мне об "уважении к старшим", чем так любят манипулировать у нас в Дагестане.



- Подожди. Ты для меня сейчас не "младший", а журналист. Который со мной хочет побеседовать. С которым я тоже хочу побеседовать. Потому что я вижу, что вокруг тебя тоже идут нездоровые разговоры. И еще я с тобой солидарен. Я так же не могу видеть, как бездари, настоящие бездари лезут в литературу! Создавая подстрочники несуществующих произведений, они толпами шли в писатели и поэты. Не поняла? Ну, представь, что ты плохой поэт, вообще не поэт и ничего из себя выдавить не можешь. Тогда ты берешь и пишешь на русском языке якобы подстрочник с банальными мыслями и образами, ну, скажем, о родных горах, о любви, о женщине-горянке. Потом находишь того, кто сможет придать пустым словам кое-какое звучание и готово - есть русский перевод несуществующего стихотворения. А уже потом ты сама переводишь его с русского на родной язык. Это было повальное бедствие в советские времена! Уверен, сейчас мало что изменилось. Думаешь, почему у нас в Дагестане так много поэтов? Потому что платят построчно! И стихи выгоднее писать, чем прозу. Когда-то давно мне предложили издать мою книгу. Это должна была быть двуязычная книга. Билингва. На одной странице - стихи на родном, на другой - перевод. Я тогда удивился, с чего вдруг такая милость, почему мне первому? Но согласился. А потом узнал, что такое предложение было сделано почти всем членам СП Дагестана. И никто не согласился. Понимаешь, почему? Любому знающему оба языка, стало бы ясно, что переводы - на голову выше, чем сами стихи на родном языке! Недавно один профессор принес мне книгу. Антологию аварской поэзии. Там есть все, кроме меня. Я не прошусь туда, к ним, я терпеть не могу отару, стадо! В пастухи бы я еще пошел, а в стадо... Так вот, об антологии. Восхваление невероятное! Есть там конечно люди, этого засуживающие. Махмуд из Кахабрусо 18-го века поэт. Эта такая фигура в аварской поэзии, такая вершина, которую еще никто не превзошел! Это чудо поэзия. Или Анхил Марин. Так вот их хвалят, конечно, но ведь не только их! Тех баламутов, которые живут и пишут сегодня и не имеют к поэзии никакого отношения, возвеличивают теми же словами!


- Ох уж эта мне уклончивая дагестанская манера говорить "ОНИ", не обозначая точно, о ком речь. Может, все-таки назовем "ИХ" по именам?

- Тогда их надо всех перечислять! У меня не так много времени и сил! Мне хотелось бы назвать хоть одного аварского современного поэта, но сложно. Есть те, что более менее... Что-то я деликатничаю! Все они очень трусливые, у них в душах, в мозгах сидит цензор, который сидел и в советское время! В горле у них сидит! Они не могут писать ни о чем, кроме того, что позволено писать. И все они, как гусь. Чуть ходят, чуть плавают, чуть летают.

- Скажите, Адалло, в свое время вы ратовали за создание шариатского государства. Вам до сих пор кажется, что это оптимальный вариант для Дагестана?

- Ты знаешь, что сказал Дудаев? В его большом кабинете шло какое-то заседание. И все кричали - вот есть шариатский закон, давай строить исламское государство. Дудаев встал и сказал. "Да. Будем создавать исламское государство и вводить шариатские законы." Потом сделал паузу и добавил "Но только скажите мне, где мусульман-то взять?". И я за ним могу повторить то же самое. Говорят, сейчас здесь есть 72 алима. Беззастенчиво какие-то бывшие шофера, которые читать и писать научились по-арабски, называют себя учеными! Но религия - это тоже талант. Ее осмыслить, ее понимать тоже надо уметь. В Коране почти на каждой странице - я читал русские переводы, арабского не знаю, - встречаются слова "Размышляйте же!", "Просвещайтесь же!". Даже хадис есть такой, где сказано "Иди даже до Китая за знаниями!". Но что получается? Религиозные книги - они есть, но если человек ударился туда... Мне представляется: лошади в фургонах с этими, как их... шорами на глазах. И вот люди становятся этими лошадьми. Я обратил внимание вот на что. Люди, которые бьют себя в грудь, говорят "Я - алим", с ними считаются, но они отталкивают от религии своим невежеством. Эти телевизионные религиозные программы, они наносят глобальный удар по вере! Я вот что скажу. Люди просвещенные, светские, они оказались гораздо глубже и лучше понимают религию, чем те, которые занимаются только религией. Они чище. Так что я хотел бы шариатское государство, но нет мусульман. Смотри. Я не хожу никуда, ни в какие мечети. Я если намаз надо делать делаю только здесь. Дома. Меня не удовлетворяет все это! Вот так же, как Толстого. Он говорил "Я отошел от церкви не потому, что я не хочу служить Всевышнему, а именно потому, что я хочу служить Всевышнему, а не церкви, не этим, скажем нашим земным словом, пройдохам от религии". Понимаешь, в чем дело, люди извращают истинное слово, истинную религию. Я тебе сейчас расскажу притчу. Едут люди на хадж по морю. И вдруг видят человека, который сидит на воде и читают молитву. Они останавливают корабль эти хаджи и говорят "эй, ты неверно делаешь! Делай так вот и так". "Хорошо, - говорит тот, - буду делать правильно". Они дальше поплыли. И вдруг видят, он бежит за ними по морю и кричит: "Я забыл! Я забыл, как руку надо держать!". И тогда они поняли все. Поняли как высоко этот человек стоит, и как смешны были их попытки его учить.



- Вас часто сравнивают с Эзрой Паундом, но, на мой взгляд, вернее сравнение с лидером нацболов Эдуардом Лимоновым. То есть определенные идеи, высказанные в литературной форме и принадлежащие литературному герою, прозвучали так убедительно, что закономерно потянули за собой и самого автора.

- Может быть. Я прочитал письмо Лимонова Путину. Он из тюрьмы писал. Очень интересное, очень интеллектуальное, очень правдивое письмо он написал. Но моя поэзия оказалась каплей в дагестанском сумбуре. Она не могла повлиять на людей. А на меня повлияла. Точно. И я во многом обвиняю писателей. Если бы они не врали столько лет кряду - того, что мы имеем, сейчас не случилось бы. Как я могу считать их писателями, поэтами? Поэт это тот, который сказал и сделал потом. Но тот, кто говорит, призывает к чему-то других, а сам своим же словам и призывам не следует... это не поэт. Какими бы он фейерверками, украшениями не оформлял свои слова, но истины там не будет. А без истины - поэзии нет. Вся эта история со мной - это запущенная еще в 60-х годах машина. Она крутилась и я оказался в этом водовороте! Люди, которые выступали в мою защиту, говорили, что те же Кадыровы, которые воевали против России, стреляли и убивали - сейчас у власти и властью обласканы, а Адалло, не державший оружия в руках разыскивается, как международный террорист. Я всегда старался быть простым и доступным. Не выделяться. Но так или иначе я не мог быть невыделенным. Это поэзия меня выделяла. Но этого толпа не переносит. Мне неприятно так говорить о народе, но я все время хочу, чтоб это был народ, а не толпа! Я тоскую по тем временам, когда мужчины были мужчинами.

- Да, помню. Вы в книге "Диалоги с Адалло" цитируете Гейдара Джамаля и говорите, что в мире осталось три цитадели настоящих мужчин Афганистан, Балканы и Кавказ. Но не могли бы вы растолковать, что именно имеется в виду под "настоящими мужчинами"?

- Был такой эстонский писатель, он много лет прожил на Кавказе и написал книгу о нем и о мужчинах Кавказа. Так вот есть там такой эпизод. Едет на коне человек с репутацией храбреца и силача. И догоняет его кто-то. Они едут рядом, разговаривают. И вдруг этот, который догнал, сходу срывает с первого бурку и удирает. А тот скачет следом и кричит: "Эй, остановись ради Бога! Я хочу такого бихенчи, такого мужчину, что осмелился с МЕНЯ сорвать бурку иметь своим другом!". Настоящий мужчина - это тот, который не боится совершать поступки.

- Мне кажется, что эта история про двух отморозков. Один зауважал другого за то, что тот его дерзко ограбил. Прекрасная иллюстрация современных дагестанских нравов.

- Нет, ты не понимаешь, он показал свою удаль, доказал, что не боится такого храбреца! А сейчас удали никакой нету! И насчет Афганистана. Режим талибов, он оправдан. Государственная политика должна меняться. И когда оккупант вторгается на территорию страны политика внутренняя должна быть жесткой. Все увеселительные мероприятия, все развлечения должны быть прекращены. Все должны сосредоточиться на том, чтобы вытеснить оккупанта. Все силы должны быть на это брошены, на освободительную войну.

- Но я не понимаю, как в освободительной войне могут помочь взорванные статуи Будды. Это как-то соотносится с миром настоящих мужчин?

- А вот сейчас ты задаешь серьезный вопрос! Вот смотри, пророк, Мухамад воевал против идолов. И что такое идол? Предположим, араб из Мекки идет куда-то, где растет какое-то дерево, срубает его приходит домой и топором обтесывает до человекоподобия. А потом говорит "Это наш Бог. Нашего тухума Бог!". И весь тухум на коленях стоит и просит у него "Дай то, дай сё". Это и есть идол. А пророк Мухамад, понимая, что веками люди привыкали к безумной пустоте, что ничего там не видят, он не трогал этих идолов. Он просветил их и тогда эти люди сами взяли и выбросили идолов. И я говорю тем, кто пушками стрелял по статуям, почему Адалло, который здесь сидит невежественный в исламе человек это понимает, а почему величайший исламский ученный этого не понимает? Ведь надо делать так, как поступал пророк! Почему он это сделал? Почему он весь мир отвернул от себя?



- Я родилась в Дагестане. Тут моя родина, нравится она мне или нет. Но где будет мое место в вашем государстве?

- Твое? (смеется) Со мной рядом! Если ты христианка, если ты иудейка мусульманин, женившись на такой женщине, обязан создавать ей условия, чтобы она могла отправлять свои религиозные культы. Вот я тебе прочту. "В еде, сне и спаривании люди и животные схожи. Человек превосходит животное, предпринимая религиозные занятия. Так почему же должен человек не походить на животное, если он не имеет религии". Это из тибетской книги "Посох мудрости". Так вот, и в хадисах, и в Коране женщина очень высоко поставлена. Ты, по-моему, несправедлива. Ты должна радоваться, что ты женщина. Мужчина отвечает за тебя перед Всевышним.

- Отвечает, значит, имеет право решать и указывать, как мне правильно жить, а я даже не всегда уверена, есть ли у него душа!

- Видишь ли, мужчина во всяких исторических событиях участвовал и его кругозор расширился. Он все-таки шире смотрит на вещи. А женщина... Смотри, вот это тарелка. Предположим, кто-то покушал и ее надо помыть. Если буду мыть я, то мне придется мно-о-о-го раз ее мыть. А вот женщина взяла и - раз! - одним движением вымыла начисто! Почему? То что женщине дано - мужчине не дано! И не вторгайтесь в дела мужские!

- Значит, мое дело - хорошо мыть тарелки? Спасибо. Вы знаете, в свое время в Москве дворники преимущественно были татарами. И было очень чисто. Может быть татарам этой сферой деятельности и ограничиться? А неграм - хлопковыми плантациями. А цыгане - пусть поют и пляшут с медведями. А в центре этого прекрасного мира будет сидеть Адалло.

- (смеется) Ну почему только тарелки. И я же тебя не гоню на кухню, лежа на диване! Я же сам в это время под дождем иду рубить лес! Тяжело с тобой говорить на эту тему. Со мной разговаривали женщины, но они были намного мягче тебя... Я же говорю - женщинам дано многое. Когда я иду по улице, я издалека смотрю на женщину, а когда подхожу ближе отвожу глаза. Потому что я уже знаю, взгляд женщины десятикратно быстрей, чем мужской! Молниеносный! Она мгновенно реагирует и мгновенно замечает, что на нее смотрят. На эту тему, о которой мы говорим, мною написана большая поэма. В Турции я вспоминал свое село и писал поэму о любви. И в ней решил для себя этот вопрос. Но, чтобы объяснить все это, мне нужно совершить экскурс в историю.

- Как вы ловко уходите от ответов - залюбуешься! И так галантно! Экскурс в историю после того, как приговорили меня к тарелкам!

- Ты хочешь, чтоб я прямо - БАХ! и сказал?

- Да! Я хочу - БАХ!

- Тогда скажу. Вот, слушай! Ты настолько невежественна в исламе, настолько далека, настолько враждебно тебе это и настолько несправедливо это с твоей стороны! Я потому так мило говорю, что вижу твое ребячество.





Фото Татьяна Калишук (Tatyana Kalishuk)

https://tushisvet.livejournal.com/285281.html
2017-08-31 19:55 tushisvet

 Не нашла круга. куда распределяются оскверняющие чужие строчки "переводчики".

И другого круга, куда должны быть определены те, кто прилипает к тебе, как козявка из носа, которую не стряхнуть никак, разве только палец до крови тереть о кирпичную стену. Кто ползет за тобой через годы и расстояния, как ни отшвыривай. Поднимает склизкую безглазую голову, вертит ею, ищет по тени, по призраку запаха, по эху сказанных тобой слов. Ползет к креслу, где ты минуту назад сидел, креслу, еще хранящему твое тепло, ощупывает его белесыми лапками. усиками... отвратительное, бесформенное липкое существо...

Ну да ладно, палец с козявкой мы все же об стену оботрем, руки от кирпичной пыли отмоем, вытрем. царапины йодом смажем. Сядем в кресло и на картинку любоваться станем.

И без этих кругов тоже неплоха) 

Что у вас плохого?
2017-07-09 13:08 tushisvet

Предлагаю не изменять традициям и в этот чудесный день снова вспомнить все обиды, что за последнее время нанесла нам жизнь.
Мне вот нанесла многое.

1. Вчера например я шалалась по Дербенту в самых тесных черненьких штанишках, самой обтягивающей майке и в викинговом рогатом шлеме.
Скажем честно, такое в Дербенте случается не каждый день. Не каждый, да.
Но ни один паскудный ребенок за швырнул в меня камнем и ни один волшебный дербентский мужчина (из тех, кто есть рахат-лукум моих фрустраций и фюль-фюль моего либидо) на мне не женился прям там.

2. На дербентском кладбище Кырхляр присматривающий за могилами 40 мучеников молодой корпулентный муслим не пропустил меня к мученикам просто так, а принудил надеть что-то вроде халатика с капюшоном, поверх моего всего, и шлем пришлось снять. Завернувшись в синтетическую гадость, я сразу заумирала от духоты. Он поглядел на меня красную, мокрую и несчастную и сказал ласково - Это в вас джины...

3. Там же, где мученики стояла еще одна штука небольшая прямоугольная с куполом и нишей. Я думала там вода, но мне сказали, что надо присесть, просунуть туда голову и просить у бога, чего тебе надо. Внутри ниши ничего не было, только продолбленная в камне дыра и ниже земля. Корпулентный смотрел мне в спину и вежливо ждал. Паломники стояли у входа, тоже ждали и смотрели в спину. 40 мучеников думали, что я идиот, хоть и к халатике и ждали, когда я слиняю и к ним придут достойные люди. Бог ждал вместе со всеми. Я не могла придумать, чего у него просить и быстро сказала - пусть у тебя будет все хорошо.

Рассказывайте. а у вас что плохого?

Глазки мои карие, отчего вы синие?
2017-06-26 00:47 tushisvet

 
Нашла старый пост, аж 2015 года. Решила, что такое нельзя забывать.
Так что давайте на сон грядущий расскажу, как я уже в который раз ДостойноПредставилаДагестан.

Так получилось, что меня пустили в Москву. Но в мавзолей не повели, а повели в совсем другое место, где голубые бахилы, пахнет сплошным здоровьем, кругом врачики в белых халатах и застенчивые, удивительно смирные пациенты.

Нихуя это не правильно! - решила я, поглядев на этих пациентов. И решительно зашагала в кабинет под напутственные слова Зе, мол, давай, жги, не опозорь Родину. Корни ее и Скрепы, Родники ее и Кручи, и Седой, матьего, Каспий тоже, гляди, не опозорь!

В кабинете на меня накинулись фошысты. Они светили мне в глазки какой-то фигней и заставляли читать их фошыстские букивки, надеясь, что я ошибусь и тогда они надо мной насмехаться будут и погнут вышеозначенные Скрепы своими медицинскими руками.

Но я все прочла и уже готова была сложить из этих букивок что-нибудь патриотическое, вроде "есть чо?!", но меня передали другому врачику, а затем следующему и еще паре улыбчивых. Я шла им в руки, как родная и даже съела их вражескую конфетку, и говорила без дагского акцента, и дала закапать себе каких-то капель, пока они не полезли ко мне с этой своей как бы коробочкой, которую надо запихнуть в глаз и через нее уже его исследовать, как постороннего.

И вот тут началось.

Я осозналаа, что по нашему масхабу сувать живым гордым дагским женщинам в глаза пластмассовых штук совершенно недопустимо! Сама сущность моя воспротивилась, мышцы, нервы, надпочечники, сердце и что там у меня есть? Все воспротивилось. 

Бедные врачики ко мне с коробочкой, я к ним тоже, а на последних секундах - опа! Нихуя не могу, все протестует, меня откидывало, врачей раскидывало, все шло к черту и коту под хвост. На 6 раз вроде получилось. Все во мне дрожало, но я заставила себя подчиниться и коробочку таки засунули мне под веко. А потом потянулись к беззащитному моему глазу еще какой-то тонкой штукой... Может, и выгорело бы, может быть, я и далась бы, но врач, заметив, что я задергалась, решил попридержать меня за затылок...

Самое то. Именно придержать меня нужно было. Ладонью. На затылке. Когда к глазу приближается что-то страшное, инородное и сейчас вопьется! Я рванулась, как сорок тыщ братьев и 300 спартанцев, как зеленая кобра, как посаженная Приора без глушителя, как янезнаючто я рванулась и врач убежал из кабинета с криком "заберите эту психическую!!!".

Зе схватила меня в охапку и унесла, как зайчика, даже не дав снять бахилы. 

Говорят, до меня в этой клинике психических не было. Только один таджик. Он привел другого таджика со стеклянным глазом.
Плохо видит, - пожаловался таджик, мотнув головой в сторону второго таджика, - Надо, чтобы видел хорошо.
Врачи побледнели и сказали, — Он не будет видеть хорошо. Это стеклянный глаз.
Неее, не стеклянный, — не поверил первый таджик, подумал немножко и догадался. -  Наверное от животного пересадили.
Почему от животного?? - спросили охуевшие врачи.
Таджик пожал плечами, - Ну, человек бы свой глаз не дал...

И он прав. 

прамаму
2017-06-26 00:19 tushisvet

Если вы думаете, что что-то знаете про мою маму, то я скажу - ничего вы не знаете про мою маму.

Как выяснилось, я тоже мало чего знаю.

Первый звоночек был, когда мама читала сопроводиловку к какому-то лекарству. Долго читала, дошла до противопоказаний и тут замерла и тревожным голосом сказала - тут написано "понижает либидо!".

А сегодня я прибежала рассказать, что поженились мои знакомые. Мама охнула

- Патя???? Но она же КУРИТ!!!!

она мне подавала знаки, но я чихал на этих знак
2017-06-20 23:09 tushisvet

Мы, даги не запрещаем человеку быть недовольным. Разве ж мы звери?

***

По устоявшимся нормам при сватовстве получить согласие девушки, хотя бы формально, считалось обязательным. Когда такое согласие выспрашивалось у девушки из Ботлиха, она выходила к людям с каким-либо предметом в руках: клубками пряжи, яблоками, шерстяны- ми носками и др. Если девушка, вынужденная дать положительный ответ, как бы невзначай роняла один или оба предмета, то это означало, что она лично не согласна, но готова выпол- нить волю родителей.

Иногда выражение девушкой протеста против навязываемого ей жениха могло выходить за рамки местных норм культуры поведения. Так, например, в подобных случаях девушка из Гинуха выходила за водой, на ходу жуя кусок хлеба, чуду, сыра, мяса и др. Жевать за пределами своего дома, есть что-нибудь на улице, прилюдно для девушки считалось верхом неприличия.

Парень-кайтагец, недовольный выбранной для него невестой, выходил из до- ма, к друзьям, соседям в старой, мятой папахе, в стоптанной нечищеной обуви, в порванной рубахе и проч.

Бежтинец из сел. Тлядал в подобной ситуации избегал присутствовать на различного рода молодежных собраниях, если знал, что там будет его будущая или состоявшаяся невеста. Напротив, он подчеркнуто активно посещал места, где собирались девушки и молодухи, у родника, например, или у общественной печи.

Кумык из сел. Башлыкент в той же ситуации делал шутливые предложения девушкам, молодухам и даже зрелым женщинам. Все это, однако, преподносилось в шутливой, игровой форме, так, чтобы о серьезных намерениях парня на этот счет и речи не могло быть: иначе он мог серьезно оскорбить и женщину, и ее мужа, отца, брата, родственников.

Девушки-цахурки, зная, что потенциальная партнерша по браку парня не уустраивает, когда он находился неподалеку, пели, так, чтобы парень услышал: «Если хочешь цветок сорвать, Не торопись хвататься за чертополох, Если хочешь жажду утолить, Не пей перебродившее вино, Если хочешь песню спеть, Не вой, как собака или шакал, Если хочешь черкеску носить, Не носи войлочную накидку. Для того чтобы знать, что тебе нужно, На голове твоей красуется папаха».

Недовольная своим будущим женихом, арчинка пела в кругу близких подруг:

«Говорили – созреешь, уж лучше б я умерла в младенчестве, Говорили, засватаем, уж лучше б я до этого дня не дожила, Говорили, ты будешь хозяйкой нового дома, да сгорит он и все его имущество, Говорили, у тебя будет много детей, – нужны ли они мне, я не знаю. Ах, если б выслушал меня мой отец, Ах, если б пожалела меня моя мать».


В кругу взрослых людей петь такие песни запрещалось, на этой почве возникали серьезные перебранки, ссоры, скандалы.

А вот песня-жалоба чамалала, недовольного выбором невесты родителями.

«Расставил силки, хотел поймать куропатку, Украли и силки и куропатку, а мне подарили ворону. Наклонился к роднику, хотел напиться чистой, прохладной воды, Со дна пошли ил, муть и грязь. Отправился в горы подстрелить прекрасную лань, Лань убежала, досталась другому охотнику, Увидел фиалку, захотелось ее сорвать, В руках оказалась ветка терновника. Видно я Великому Создателю чем-то не угодил: И люди против меня, и судьба против меня!»

Девушка-годоберинка в подобной ситуации немногословно приветствовала двоих-троих посланцев жениха, демонстрируя тем самым удовлетворенность предстоящим сватовством.


Девушка-багулалка, демонстрируя свое негативное отношение к происходящему, поступала проще: она становилась к собравшимся не прямо, лицом к лицу, а не- сколько вполоборота, боком.


Хваршинец, вынужденный согласиться с выбором родителей, вел себя шумно: постоянно смеялся, невпопад острил, в разговоре перебивал старших и проч.


Кубачинка тоже могла продемонстрировать свое недовольство выбором родителей: она выходила к гостям без едино- го ювелирного украшения.


Лезгинка, демонстрируя довольство выбором родителей, давала согласие плача и закрыв лицо руками.

Терекеменка, отвечая на вопросы, согласна ли она выйти замуж за выбранного для нее ро- дителями жениха, либо отвечала односложно «да» или просто кивала головой, либо выража- ла согласие более пространно: «Да, я согласна». Полная ее удовлетворенность обозначаласьименно этим последним вариантом. У терекеменки было два варианта ответа: «Я сделаю так, как считают нужным мои родители» и «Я согласна на магар, потому что так считают мои родители». Второй вариант ее ответа означал, что она ничего против жениха не имеет.


Дагестанская азербайджанка, если она была довольна выбранной для нее партией, должна была выразить свое согласие после третьего повторного вопроса; если она отвечала утвердительно только после пятого-десятого вопроса, значит, она всего лишь подчинялась воле родителей.


Таким образом, при всей традиционной строгости нравов, когда молодые люди, особенно девушки, вынуждены были дать свое согласие на брак, за ними оставалось право воспользоваться издавна устоявшейся знаковой системой.

Которая, впрочем, ничего не решала, а рассматривалась всего лишь как дань стародавней традиции.

С. А. Лугуев, А. Д. Эльмурзаева

--------------------------

Вишенка на торте конечно последне предложение

нашла Коса на Камень
2017-06-15 14:37 tushisvet

Вот мы тут с ananas_raz основательно подумали и решили, что придется скоро нашему волшебному правительству (и всем прочим правительствам, кстати) издавать новый закон - Красивых Не Винтить!

Смотрим!

Это очень неудачный ход, винтить красивую девушку. Будь она хоть сто раз преступный преступник и "сама провоцировала".

Фотография дает совершенно четкий расклад - жестокий мужской мир, ломающий красоту.

Аня со мной согласна и говорит -  Да, от этого больше вреда, чем пользы. когда фотографии попадают в медиа. И девушки, собираясь на митинг, будут красить ногти и делать прическу. а мальчики - надевать яркие куртки. Так красота спасет мир. Я могла бы развить карьеру протестного стилиста. Давала бы советы. Я говорила бы "Девушка может вскарабкаться на броневик, но если у нее коротковаты ноги, лучше этого не делать. Действуйте ландшафтно. Подумайте о своих выигрышных ракурсах. У вас красивые, хорошо очерченные губа? Выкрикивайте лозунги!

А я думаю - ой, нет... не все так просто... Есть встречный ход!

Рыцарь, если дама не слушает тебя, ударь ее кулаком по голове!
2017-06-15 12:50 tushisvet

"В отделе Севе сказали: "ты что, не можешь запретить своей женщине выходить на улицу?! Ты что, подкаблучник? Нужно было ее ударить".
***

https://tushisvet.livejournal.com/283188.html
2017-06-11 22:02 tushisvet

Я подписываюсь, потому что была в числе инициаторов петиции.

Подписываюсь как русская.

Как родившаяся в Махачкале.

Как представитель семьи, 7-е поколение которой живет в этом городе.

Как автор проекта и книги "Был такой Город. Махачкала", где люди рассказывают, каким был город во времена их детства и юности и делятся документами и фотографиями из семейных архивов и все это тонко, нежно и по-человечески и столько за этим любви и грусти, что планируемое строительство фальшивки с целью срубить бабло иначе как надругательством я назвать не могу.

Я подписываюсь и как человек хорошо понимающий, какая именно карта тут разыгрывается и остро ненавидящий все спекуляции на национальных и конфессиональных различиях.

Нужно быть круглым идиотом, чтоб не понимать - храм собираются строить исключительно для достижения собственных целей. Для решения собственных задач, в финансовой и в политической сфере.

Сквер отбирают у всех горожан. У всех сразу, не интересуясь ни национальностью, ни тем, кто какому богу молится. И особый цинизм в том, что даже тут людей пытаются столкнуть лбами.

Для этого части ограбленных, а именно "русскоязычному меньшинству", скармливается мысль, что это делается в его интересах. Что тем самым отстаивается его право на существование, жизненное пространство и отправление религиозных обрядов.

И, спрятавшись за спинами доверчивых людей, потихоньку разжигая взаимное недовольство, слушая аргументы обеих сторон, которые очень скоро сведутся к выяснению, кто тут коренной житель, а кто оккупант, можно делать все, что заблагорассудится и тащить столько, сколько сможешь.

При этом власти практически защищены от возможных нападок. Любой дагестанец или мусульманин, заговоривший о недопустимости строительства на этом участке, автоматически становится "националистом" и "религиозным фанатиком".

Нужно быть два раза круглым идиотом, чтоб не понимать, насколько такой расклад осложнит те же межнациональные отношения.

И это все настолько омерзительно, настолько тошнотворна попытка сыграть на человеческих слабостях и пороках, что я могу только бесконечно отплевываться.

ПЕТИЦИЯ!

ОНА В ПРИСУТСТВИИ ЛЮБВИ И СМЕРТИ
2017-06-04 12:15 tushisvet

- Случилась не так давно история. У молодой женщины было двое детей от первого брака. И ее кто-то познакомил с человеком, они заключили мусульманский брак. Он ей очень понравился – обаятельный, добрый, с высшим образованием, очень полюбил ее детей, дети полюбили его. Он был женат, обещал развестись, а пока предложил быть второй женой. Она знала, что маме это не понравится, решила о браке не говорить ей. А потом как-то он пришел домой с оружием. Оказалось, он в розыске, потом выяснилось, что он принес присягу Аль Багдади. И вот тогда она страшно перепугалась. Говорит ему: «Мне страшно, у меня дети, давай мы все прекратим». А он ей: «Ты чо? Ты жена теперь. Молчи. Скажешь что-нибудь, у тебя будут проблемы, я не один, за меня есть, кому отомстить». Она рассказывала, как ждала, когда же его убьют, и все закончится. И вот в один прекрасный день на лестнице у них началась какая-то возня. Он говорит: «Посмотри в глазок». Глазок оказался залепленным. И этот милый мальчик ей сказал: «Выйди на лестницу, взгляни, что там».

- Что? Он же не мог не знать, что означает залепленный глазок!

- Конечно. Вот такой хороший добрый мальчик. Она вышла и тут же получила несколько пуль в живот. Отползла потом в шкаф и сидела там, исходя кровью. Съела все обезболивающие таблетки, которые были в квартире. В это время в квартире начали спецоперацию: заварили дверь, в потолке просверлили дырки, спустили камеры в каждую комнату. Мама ее бегала вокруг оцепления, говорила: «Там моя раненая девочка!» Ей отвечали: «Там не девочка, там террорист». Она: «Вы с ума сошли? Какой террорист!» И ей объяснили, что муж ее дочери – боевик. Ничего не понимающая мама кричала, что ее девочка не замужем. И как сказала она мне потом: «Молодцы эти ребята, которые стояли в оцеплении, не всякий бы выдержал мою истерику». Маме дали возможность позвонить. Так она в первый и в последний раз говорила с зятем. Он сказал, что сам не выйдет, но попросил вывести жену. Через пять часов подогнали машину, люльку подняли до девятого этажа, девушка доковыляла до балкона, рухнула в эту люльку и потеряла сознание.

#Daptar

http://www.daptar.ru/article/282/ona-v-prisutstvii-lyubvi-i-sme

Я распадусь на разные вещества, меня съедят прекрасные существа
2017-05-21 10:08 tushisvet

В телеке с утра была вьетнамская вислобрюхая свинья. Она не сегодня была, давно была, но я хорошо помню, как проснулась, а мне про нее сразу рассказали. Теперь просыпаюсь с опаской. А вдруг? А вдруг опять?

Хотя ей наверное хорошо. У нее есть родственники, тоже вьетнамские свиньи и слово вислобрюхий им не кажется обидным, они конечно же гордятся и если их где-то записывают второпях, не полностью, типа, ВВ Свинья, то указывают вежливо, с легчайшим таким нажимом – простите, тут не какое-нибудь жалкое В, а Вислобрюхая. И поднимают бровь. Со значением. Не смейся, сядь ближе.

Я не понимаю, как это – знать точно, кто ты есть. Знать и гордиться что ты, скажем, уйгур. Или аварец. Или табасаранец. Или русский. Или птица. Или жираф. Откуда знать, может тебя в самом детстве еще украли? И ты был цыганенок. Или вообще кистеперая какая-нибудь латимерия! И потом забыл и всю жизнь ничего не знаешь про себя, и живешь не по-кистеперому!

В детстве просто уверена была, что я подкидыш, что родители как-то вышли за порог в киношку, а тут я лежу у двери на половичке, ну они меня и взяли. Иначе я бы им весь половичок обоссала.

И я гадала, кто я вообще? Примеряла на себя всякое, прикинь. И хотелось быть совсем изгоем, последним из, чтоб никого уже не оставалось, чтоб все родственные ушли куда-то в Поля Вечной Охоты, а ты тут такой один совершенно и язык твой никому не доступен, и тропы твои для всех закрыты, и ритуалы твои всем чужие и отвратительные, а твоя рука все равно идет, подчиняясь биению крови, и выворачивается в странном изгибе, падает и опять взлетает сама собой, душа моя, и ты смеешься, смеешься от счастья подчиниться наконец чему-то большему, чем ты!

А тебя спрашивают, - почему ты плачешь, почему?

Все время думаю, где мы сами? Те, изначальные, неразделимые уже, яркие и цельные как кочерыжка, когда все капустные глупые листья с нее сорваны. Иди сюда, приляг рядом, я расскажу тебе про страшное. Про то, что живешь, живешь, знаешь за собой разное, что вспыльчив, к примеру. И слезлив. И впихиваешь эти обстоятельства в понимание себя, прикрепляешь стикер, пишешь на нем – слезлив и понемножку с учетом этого начинаешь что-то строить. Даже ищешь у классиков, находишь про Карамазовых каких-нибудь, мол, жестоки и сентиментальны, примеряешь, киваешь одобрительно и туда же – в стройку. Не люксово, но пойдет, пусть будет.

И тут попадаешь в больницу, и в палату приходят врачи, и сразу с порога кричат тебе прямо в лицо – Щитовидка! И после объясняют, что все это, что ты считал своим, неотъемлемым, с чем сначала долго боролся, а после примирился и вмонтировал в свою драгоценную единственную личность, - дай мне руку, не отнимай руку, слышишь? - оказывается, не ты сам, а просто какие-то штуки в тебе неважно работают и чего-то там не довырабатывают.

Значит это можно излечить, так получается, да? Пилюлями. Пиявками. Каплями. Клизмами. И кто ты тогда, излеченный будешь? Птеродактиль? Дактиль? Анапест?

Нет, не надо. Пусть будет волчок. Серенький волчок, звено в пищевой цепочке, понимаешь. Волчок, что ухватит за бочок и потащит во лесок под ракитовый… Ты здесь, ты не сбежишь? Забыла я, что там дальше про волчка и про самость, потому что, знаешь, когда влюбляешься, когда на тебя это обрушивается, то все соединяется сразу и накрепко. И неважно, кто сейчас говорит – ты или твои щитовидки с неправильным пониманием себя, подкидыша, как полноправного в семье. Ты слит воедино, ты движешься клином! Ромбом, свиньей! Вьетнамской Вислобрюхой Свиньей! Ты - все на свете!

И ты пишешь, пишешь убийственные неприрученные, стыдные голые слова - хочу тебя себе неотвязно и не хочу думать, что у тебя кто-то есть, жена-не жена, женщина зубной техник, соседка с верхнего этажа, я думать об этом не могу, это все не имеет никакого касательства к тому, что происходит, параллельная реальность.

Ну так вот, про волчка, скажи, зачем он именно под ракитовый, какой ему с этого профит, за каким хером он это… зря я про хер, понесло не в ту сторону, сразу мысли скатываются, как пена с рук и плеч, и груди, и спины, и ягодиц в душе, под душем, когда тебя окатывает вода, как меня сейчас. Нет, меня не окатывает, наоборот, поднимается, сначала медленно, с ног начиная. Потом выше идет, выше и скорее, вот уже там, где шрам от аппендицита и тут сильно бьет в сердце, прямо удар такой, слышишь? Удар и перестаешь дышать… Перестаешь дышать, но, не дыша, все же смеешься, смеешься. Потому что ничего больше не умеешь.

А тебя спрашивают – что? Что такое, почему у тебя такие зубы? Такие глаза и уши? И почему ты плачешь?

Смешные люди, не знаю, как рассказать, пусть я немножко поплачу от всего, что со мной стряслось, оттого, что потерялась цыганенком-латимерией, а после нашлась и непонятно кем нашлась и как быть теперь с собой. Это же такая печаль грустная, радость такая, как яблоко, скажем, похоже на яблоко очень.

Ты тут? Не пугайся, я еще я, не дактиль, я живу, дышу, что-то делаю, пишу слова, пытаюсь упорядочить что-то, как-то по человечьи выглядеть, чтоб не сразу поняли, чтоб не шарахнулись, когда увидят серый мохнатый бочок. А на самом деле мне хочется прилететь, прибежать, проползти в твое дурацкое орехово-зуево, или борисово или я не знаю, где воют ветер и женщины, и найти тебя в этом зуеве-борисове-волчьем-логове, дурака идиотского, сумрачного человека, угрюмого домашнего сидельца, и вырвать забрать у семьи-несемьи, у детей, у друзей, унести во лесок, под ветки, под елки, где темно, положить там, укачать, убаюкать и трогать тебя спящего, как финиста, ебаного, ясна сокола, разглаживать лоб, называть по имени и не по имени, ходить кругами и рычать, не подпускать… А люди рядом гуляют нарядные, они кивают и они хорошие и я пойду к ним, я улыбнусь и они отшатнутся и выставят вперед рогатины и ружья. И я тогда скажу им, понимаете, такая вот беда случилась, такая радость...

Как яблоко.

Понимаете вы, идиоты?

---------------

Картинка Лены Родиной, к которой, собственно, я и писаала этот сбивчивый корявый и поломатый текст.

Хранитель древностей
2017-05-15 19:43 tushisvet

Магомед Рамазанов, смотритель музея Кала-Корейш – о том, как черти костер палили, как соседей встречали, и о спрессованном времени:

– Уже больше 10 лет я тут смотрителем, живу здесь с февраля до ноября-декабря, в город только за зарплатой приезжаю. А что я там забыл, в этом городе? Я сам механизатор, 30 лет отработал, ушел на пенсию. А в это самое время двоюродный брат, который тут работал до меня, погиб в аварии. И с 2004 года я уже тут вместо него. Немножко странно это, когда твое село, где ты бегал по улицам еще мальчишкой, где жили, ходили в гости друг к другу, смеялись и ссорились твои родственники и соседи, вдруг становится музеем. А ты при нем – как бы охранником. Хотя сейчас уже не очень странно, привык.

Я живу в родительском доме, отремонтировал там комнату, поставил мебель кое-какую, постель себе, плитку еще электрическую принес, и живу. Утром я встаю в 5-6 часов. Спать неохота, возраст, наверное. Позавтракаю, чай попью и иду… «Обходить» неправильно звучит, я, можно сказать, просто гуляю.

Когда из дома выхожу, обязательно немного стою на пороге. У нас, как и в Кубачи, облака прямо на село ложатся, кто не здешний, думает, что туман, а это облака. Неделю может лежать. Через них смотришь и видишь: прямо – горы, чуть левее – мавзолей, а справа – сад. Я сам его посадил. Там абрикос, черешня, белая слива, айва, дикая вишня, горьковатая такая. Когда весной зацветают, красиво очень, сквозь облако все светится, будто в детстве.

… Рассказывала мать, как раньше жили люди, у нас же труднодоступное село, на покушать трудно было заработать. Наша семья не голодала, у бабушки были свои огороды, людей нанимала, они сеяли пшеницу, убирали, она им платила. Но так не у всех было. Когда были голодные годы, мужчины заготавливали древесный уголь в лесу и продавали кубачинским и харбукским мастерам, в Амузги. А женщины уходили в соседние села что-то продать, поменять. Дети выходили на окраину села, плакали, ждали мам. У кого вернулась мать, лягут спать сытыми. У кого нет, голодными останутся.

… Я сам мало что помню, нас переселили в Чечню в 44-м, когда мне 6 лет было. Учитель истории в селе был, пока он был жив, мы с ним вместе составили план улиц, имена записали, кто, где жил. Прозвища тоже записали. Рассказывали, что один как-то с кутана ехал на лошади домой и увидел костер. Подъехал ближе, а это черти развели огонь, праздновали. У него с собой было ружье, он выстрелил в огонь и черти разбежались. Бежали и кричали «воркуна-воркуна!». Так и называть его стали – Воркуна.

… Наше село очень старое, Уркмуци называлось раньше, потом пришли арабы. Первыми в Дагестане ислам приняли лакцы; оттуда арабы спустились к кубачинцам – они не приняли; потом спустились в наше село, смотрят, место хорошее, и обосновались. И название новое дали – Кала-Корейш. Не знаю даже, сколько веков нашему роду, от Амирхана уцмия он идет. Тут его могила. Еще много разных древностей, есть могила, где похоронены вместе девушка, лошадь и собака. Рассказывали старики, что во время пятничного намаза, когда все мужчины были в мечети, на село напали соседи-кубачинцы (они тогда еще ислам не приняли). А первой им встретилась девушка, она лошадь вела на водопой и за ней собака увязалась. Кубачинцы убили их. Женщины увидели это и подняли шум. На шум мужчины выскочили, 40 молодых парней-кубачинцев убили. Кубачинцы тела забрали, ночью похоронили их в братской могиле. Если кто спрашивал, зачем землю копаете, отвечали, для травы поле делаем. Не хотели признаваться, что у них убито столько людей.

… Я обход начинаю с площадки, что рядом с селом. Потом по центральной улице прохожу. Если где-то есть крапива, то скашиваю, у меня с собой всегда кусок от косы на палке. Потом по крайней улице поднимаюсь обратно. Смотрю, все ли цело, не обвалилась ли где стена. Затем еще за водой ходить надо, а гора эта, по которой нужно спускаться до речки, как лошадиная спина: тонкая тропинка и с обеих сторон обрывы. Если делать нечего, то ложусь спать после обеда. Потом встаю, ужин приготовлю, от делать нечего что-нибудь почитаю. В последнее время по истории книги читаю, раньше особо не интересовался, да и некогда было.

Но так бывает, если людей нет. А сюда же и на зиярат приходят, даже из Чечни приходят, и туристы бывают часто. Когда они приезжают, надо им все показать, мавзолей показать, кладбище, мечеть. Она странная, эта мечеть, снаружи маленькая, а зайдешь – внутри просторно, много места. Один ученый тут был, сказал, что и село такое – вроде небольшое, а внутри, будто слой на слое. «Спрессованная история» – вот так он сказал.

Но они все уезжают, и я опять остаюсь один, хожу, смотрю, есть ли урожай ореховых деревьев. Иногда ловлю себя на том, что думаю вслух, будто бы сам с собой разговариваю. А может, и не с собой, может, с самим селом и говорю.

И оно слышит

Фото Геннадия Викторова и Шамиля Гаджидадаева

http://journaldag.ru/262-iz-glubiny-vekov-kala-koreysh-vpered-v-proshloe.html

Непобедное, непарадное
2017-05-08 05:14 tushisvet

Нет, никаких полосатых ленточек я никуда не повязывала, не повязываю и не буду повязывать. Парад не смотрела и смотреть не стану. СМС не рассылала и не отвечала на присланные. Не постила у себя на стенке в Фейсбуке ничего патриотического и не собираюсь. Вот на акцию Бессмертный полк пошла бы. Раньше бы пошла. Пока его не обезличили, пока государство не вперлось своим чугунным плечом туда, где мягкое, обескоженное, кровящее и родное. И еще я колонки в газету не писала. Ни в прошлом году, ни в позапрошлом, ни пять лет назад такого не делала. А вот сейчас почему-то захотелось.

Это всегда был папин день. Папин праздник. То есть, сначала был папин и дедусин, потом стал только папин, а теперь вот уже третье 9-ое мая без папы. Мы остались одни, в нашей семье больше нет прямых причастных и я ни с кем больше по-настоящему отмечать этот день не стану.

Папу именно на 9-е мая, после третьего-пятого тоста можно было разговорить, так-то он о войне не любил, практически ничего не рассказывал. Я потом уже вычитала, что такое со многими. Не говорят. Ну, вот и он – обходил тему.

Если говорил, так про корову. Как утром 22-го выгонял ее пастись и с неба вдруг посыпались бомбы, и они жались друг к другу – мальчик и корова, ошарашенные, еще не понимающие, что случилось. Совсем немножко о своем партизанстве в этих их Брянских лесах. Ну, совсем мало! Больше о немецком складе, который они, пацаны взломали, а там был шоколад и как они его лопали, все вымазались.. О шоколаде говорил охотно, а о том, как составы под откос пускали, железку минировали – только вскользь. И о родителях своих – тоже сухо. Неохотно. Не часто.

Там, где полагается быть образу семьи, рода – у меня не все благополучно. С маминой стороны еще не так уж плохо, там и дед есть и бабушка, я их помню, бабушка сердилась, что я опять натащила в дом песка, дед дудел на трубе в своем кабинете. Я хожу и мою их надгробия. Раз за разом удивляясь, какие они непохожие сами на себя на этих надгробных фотографиях. А с папиной.. белое пятно, мертвая зона. Настолько мертвая, что я раз за разом путаю имя бабушки, папиной мамы, будто что-то мешает мне к ней приблизиться, осознать как родню, как человека, чья кровь течет и во мне.

Мария, - пишу я, и говорю, - Мария..

Но ее ведь Шурой звали. Александрой. А Мария сама по себе появилась, как защита, для рифмовки – дед Иван, бабка Мария.

Жили-были, жили-были дед и бабка, жили-были Иван-да-Марья. Это из сказа, из сказки, из песни, это имя цветка.

Пока они Иван-да-Марья с ними ничего страшного, окончательного не случится.

Иван не будет убит в Восточной Пруссии.

Марью не расстреляют как партизанку, не сбросят в страшную яму вместе с другими.

И их старшему 14-тилетнему сыну, моему папе не придется среди ночи к этой яме пробираться, искать тело матери среди других тел, везти его на телеге, чтобы похоронить по-человечески.

Но настоящее имя, имя Александра все меняет. Все становится правдой и опять слева будто сквозняк, будто пролом в защитном кровном хороводе и оттуда тянет, тянет страшным холодом и левая твоя рука, которая должна держаться за старших, пока правая держит и ведет младших, панически ищет в пустоте, шарит и не находит родственной крепкой ладони.

У меня даже нет их фотографии. Точнее, я всегда думала, что есть, даже маме объясняла – ну я же помню! Как сейчас вижу, небольшая такая карточка, выцветшая. Она сидит, он стоит рядом, оба строгие, даже хмурые, неприветливые. Будто после ссоры или сердятся, ну, вспомни, скажи – где, в каком альбоме?!

А мама говорит – Не было такой никогда. Никогда.


Брянск. ,1933 год.  Учительница на фото - моя бабушка. Вторая бабушка, мамина мама, так вышло. А один из пацанов мой папа. Я думаю, что вон тот, прямо за учительницей, лобастый и упрямый, в майке и почему-то не уточняю ни у кого, правильно ли определила, не ошиблась ли.

https://tushisvet.livejournal.com/281464.html
2017-04-24 00:23 tushisvet

И это была последняя ночь в Стамбуле, во мне плескалась ракия и слезы, а надо мной чайки метались в небе, как белобрюхие панические рыбы. У меня до сих пор горько во рту от пахлавы и щербета, а в глазах рябит от огней и лиц, я не купила себе юбку, яркую, как середина лета, мне казалось, что я ее недостойна и это всем станет ясно, как только они посмотрят на нас с юбкой.

Душа моя, я пела с какой-то странной женщиной в странном ресторанчике, представь! Правда пела, хотя этого никто не слышал, только она знала, что пою.

Но сначала послушай, тут так, надо идти по Истиклялю, это имя улицы, такое хрупкое бьющееся имя, ты подумай, а потом вдруг смертельно устать от всего, от чужого веселья, от огней и тогда сразу свернуть в один из переулков и изнемочь уже от тесноты и жаровень, и гула голосов, и чужой речи и запахов еды таких густых, что ты пробиваешься через них и выходишь пошатываясь, навсегда сытый, вот тогда и будет этот ресторанчик, душа моя.

И в ресторанчике будет его хозяин, гибкий седой мужчина, носастый, улыбчивый.

И будут сидеть его гости за столиком, практически на улице и будет опять сидеть она. Ты поймешь, что это она, у нее вульгарный смех и затравленный взгляд. Она немолодая, густо накрашенная с оголенными плечами и глубоким декольте. Она подзывает к себе каких-то оборванных уличных музыкантов, машет им, будто ищет спасения, и они подходят спасать и она начинает петь.

Она поет про родство и сиротство, про то, как прекрасна свобода быть жалкой и все потерявшей, как мучительно ждать, когда на плечо опустится ладонь, но ложится только загар и это неосуществившееся незагорелое место на твоём плече и есть вся твоя тайна, твоя слабость и твоя отвага, и твоя злость, и просьба, которую никто никогда не расслышит и правильно сделает, правильно сделает.

Она пела, и я не понимала, как люди вокруг оставались живыми под этот ее голос, который бился о стены и поднимался вверх к черному низкому небу над Истиклялем.



Пела про любовь, конечно, пела кому-то далекому, заговаривала судьбу. Давай убежим, – пела она, – давай убежим ото всех и станем ходить всюду вместе, держась за руки, и это будет вечно, то есть, год или два, а потом ты закрутишь с красивой официанткой, станешь пропадать в ее ресторанчике, а я с горя решу топиться, но передумаю и заведу шашни с дрессировщиком тигров и уже почти убегу с ним и тиграми, а ты уже почти перенесешь все свои вещи к официантке, но вдруг как-то вечером мы, уже совсем чужие, посмотрим друг на друга, и не говоря ни слова, соберем наши манатки и уедем ночным автобусом. вместе. в другой город. где все повторится и еще повторится, но мы в конце концов обязательно будем уезжать ночным автобусом. вместе

Наверное, именно это она и говорила, я не знаю языка, а я смотрела на нее сверху с балкончика над залом, облокотившись на перила смотрела, и отвечала ей по-русски – знаешь, ты пой, – говорила я, – потому что когда ты поешь так хрипло и фальшиво, я могу не думать ни о чем.


Я ей говорила, - знаешь, вот кончается день, а с ним и город и завтра станет все другое и я сяду в металлическую странную птицу и она сделает вид, что летит, а на самом деле рабочие в спецовках просто передвинут декорации и я забуду тебя, обязательно забуду, иначе станет больно жить.

Она была жалкая и красивая одновременно, и она купила венок, душа моя. Мимо бегали дети, продавали венки из цветов, и она подозвала и купила себе венок и надела, и сама расплатилась за него, хотя пятеро мужчин сидели с ней за одним столом. Они кивали ей, улыбались, подливали в ее стакан, но никто из них не дернулся, когда она полезла в свою сумочку за деньгами и это ужасно неправильно.


Женщины не должны сами покупать себе такие венки. Как и такие юбки, юбки, похожие на пестрое лето не покупаются просто так, от скуки, от много денег, особенно если ты не носишь юбки, я говорила себе – пойми, ну это смешно, мне ее никак нельзя.

А эта женщина, потерянная сестра, она хрипло пела, будто кричит и плачет, и все понимала про юбку, про чаек, про судьбу и тоску, слишком много понимала, в этом своем венке, чтобы я могла там оставаться, душа моя, слышишь ли!

О Львове
2017-04-19 19:51 tushisvet

                                                                                  Прекрасная и бессмертная наша жизнь

                                                                                                                            Ксения Агалли

Тут нельзя в лоб ни говорить, ни писать. Львов не любит, когда в лоб, это не по-львовски, слишком торопливо, слишком прямолинейно для этого города, где презирают Эвклидову геометрию, где параллельные пересекаются и лента Мебиуса дело обычное. Можно только на цыпочках, только запинаясь, задыхаясь и перебивая самого себя, опасаясь найти вдруг верное слово, отменяющее и все уже сказанные, и бесконечное кружение возле, вокруг смысла, которое только и есть подлинный, настоящий разговор, а все остальное - профанация, ведь неназываемое - не назвать..

Так вот, те, которые жили во Львове до меня, которые там родились и выросли - они уже от города этого вроде бы немного устали. Они видели упадок, угасание и уплощение смыслов. Все эти переулки, брукивки, латунные ручки и кнопки звонков, польские слова, проступающие на стенах домов из-под побелки, как кровавое неотмываемое пятно, все особнячки, в которых хочется прожить последние свои годы и тихо угаснуть в кресле с раскрытым томом, к примеру, Монтеня, позвякивающие трамваи, запах кофе и копченостей, торты с цукатами, которые словно гастрономическая проекция того же Львова, звучащие дивно «пани желает кавы?», опять кофе и коричневая с бежевым ажурная пена, стекающая по боку джезвы прямо на раскаленный песок, искаженная перспектива, прекрасная скособоченность зданий и мелкие подробности их устройства, вроде внутренних двориков, черных лестниц, глухой стены с единственным маленьким окошком на уровне 4-го этажа, Высокий замок над городом - им вроде бы немного поднадоели.

И они с радостью отдали мне его, как капризные барчуки отдают кухаркиному сыну прежде любимую, но потрепанную игрушку. Исцарапанную, облезлую лошадку на колесиках. Когда-то нарядную и веселую, а сейчас поблекшую и жалкую.

Но это для них - поблекшая, а для меня - волшебство, чудо, восторг. Я, девочка из пыльной и одномерной провинциальной Махачкалы, тогда не знала, что со Львовом нужно осторожно, что с него и с Артурушки Волошина начнется тот страшный отсчет, про который Игорь Клех написал «Начали наконец умирать мы сами». Ничего еще я не знала. Ни про Лычакив, который расположится у меня в сердце и памяти, прирастая год от года. Ни про то, что вдали от Львова буду еще много лет жить тем, что он мне дал, дышать его отравленным воздухом, что успела набрать в легкие, пить его горькую воду, а шпили его костелов будут протыкать насквозь все новые города, куда я попаду. Просто всплескивала руками и ахала. Даже говорить не могла, не было тогда у меня подходящих слов.

Но в первую же ночь меня вытащили погулять. Тут-то все и случилось, тут меня и накрыло. В Бернардинах, кажется. За крепостными стенами, подле монастыря, около колодца, который тогда еще был прикрыт решетками, чтоб никто не упал, не потерялся в этой черноте и глубине. Только я не убереглась. Над ним склонилась, взглянула вниз и пропала навсегда. Что-то мне отразилось внизу, да так отразилось, что я подняла голову и сразу поняла, что стала другой, что до сих пор была пустой перчаткой, а тут город вошел в меня, как ловкая сильная рука. И я пришлась ему по размеру.

Это было такое странное ощущение, такое странное и небывалое, что я даже рассказать о нем толком не могу. Могу только говорить, что все закоулки, все башенки, чердаки и подвалы, все, что я находила потом в этом городе – были знакомы, будто один раз уже виденные.

И треснутое окошко на втором этаже подъезда старого дома, через которое был виден внутренний дворик Музей-Аптеки с галереями и прелестной какой-то скульптурой.

И странная круговая квартира Жоры Черного, где можно было жить неделю и ни разу не встретить людей, которые жили там в одно время с тобой.

И комнатка под крышей, комнатка-квартирка на 4-ом этаже трехэтажного дома, где помещался целый мир, совсем другой мир и хозяйкой его была девушка с «морским именем и мраморными глазами».

И за ночь вырастающие из домов балкончики и прочие финтифлюшки, которых еще вчера не было, точно не было, ты же смотрел, а тут – проявились.

И легкая поступь Захер фон Мазоха, который вроде бы только что прошел по этому вот переулку, но ты не видишь его и не можешь догнать.

И тень былого величия, принадлежности к Австро-Венгерской империи, причастность к ее силе и великолепию, до сих пор не дающая покоя львовянам.

Ну, а через год я уже жила в этом городе. И по ночам упрямо бродила по улицам, где мне открывалось разное, такое, во что и поверить нельзя. Мой тогдашний муж поначалу дико возмущался, говорил, что одной опасно, и просился со мной. Но я никак не могла его взять, никак. Потому что, хотя он здесь вырос, и я его любила, как сорок тысяч братьев, но не ему над черным колодцем июльской ночью сказали, что он перчатка, которая по размеру пришлась чьей-то ловкой, сильной руке.

https://tushisvet.livejournal.com/281006.html
2017-04-19 12:07 tushisvet

Работу я свою люблю сильно. Это совершенная правда. Делать то, что хочешь и иногда даже умеешь, то есть складывать слова в предложения, да еще и получать за это деньги - это разве не счастье? И какая еще работа, кроме следовательской и психоаналитической, позволяет вот так – раз! – и лезть к незнакомому человеку с разными вопросами и не получать при этом по башке, а вовсе даже наоборот?

Другое дело, что эта моя любовь не всегда взаимна.
Про то, как я в первый и, наверное, в последний раз писала информашку, пора рассказывать на занятиях отделения журналистики в нашем универе.

Газета, в которой я тогда работала, выходила на день раньше, чем остальные. Все печатались в четверг вечером, а мы в среду. И вот в одну из сред я, уже сдавшая все свои тексты, вольно шаталась по городу. И случайно оказалась на перекрестке двух центральных улиц. Где только что расстреляли машину одного крупного милицейского чина. Все наши газетные люди были заняты, и поэтому я резвым кенгуру понеслась в родную редакцию. Села перед компом и принялась писать. Сухая информация меня никак не устраивала, что ж это, в самом деле! Разве можно, чтоб так скучно и протокольно о страшном? Я закусила губу, закатила глаза и в полной бессознанке начала писать. Мне хотелось, чтоб читатель смог увидеть то, что видела я, чтоб содрогнулся и побледнел, чтоб родная домашняя теплая котлета застряла у него в горле и чай показался несладким, а спина - незащищенной. «Волна преступлений накрыла маленький приморский городок», - бойко настучала я и задумалась.

И тут за моей собственной спиной выросла Яшка, мой тогдашний редактор Айшат Абдуллаева и ржавым голосом сказала: стирай все (непечатное), пиши (непечатное), «вчера на перекрестке улиц таких-то в такое-то время...» Птицу моего вдохновения подстрелили на взлете. Мало того, ее ощипали, выпотрошили, зажарили на сковородке и подали с макаронами. Я послушно печатала под редакторскую диктовку, и мои слезы прожигали клавиатуру. Блестящий репортаж, что должен был меня прославить и положить начало новому жанру нарративной журналистики, был погублен.

К информашке меня больше не допускали. Да я и сама не слишком рвалась. И только восхищалась издали коллегой по имени Машечка. Машечка была тонкой натурой. Поэтесса, существо в высшей степени духовное. Единственной чертой, которая мешала ей воспарить прямо из редакционного кабинета ввысь к херувимам и ангелам Божьим, была Машечкина любовь к шоколадным конфетам: стоило им только появиться в редакции, как они мгновенно Машечкой истреблялись. И вот как-то жует Машечка очередную конфету и говорит по телефону.

«Так, – отвечает Машечка невидимому своему собеседнику, – я записываю. Сколько вы говорите, погибло? Пять человек? Очень хорошо...» И глаза у нее небесной прозрачности и голубизны, и пальцы тонкие. И шоколад на губах.

«Ой-е-е-й», – взвыла я внутренне и вся в когнитивном диссонансе принялась писать рецензию на спектакль. Задумывалась она как сдержанная и взвешенная, но вышла разгромной. Вот так бывает.

Затем вдруг оказалось, что очень прикольно ездить по разным селам и писать якобы о ремеслах, но на самом деле о людях. Я и ездила. И писала. И радовалась, потому что как последний дурак сразу начинаю сильно любить своих героев, даже если они сволочи, а тут были вовсе не сволочи.

Но как-то мне позвонил один из моих героев.
– Мы тебя плохо принимали? – спросил он даже не поздоровавшись и не задав обязательных дагестанских вопросов «как сама?», «как семья?» – Обидели тебя?
– Ой, почему? Нет! Совсем наоборот – запищала я в ответ. Но голос мой вдруг зазвучал неубедительно, лживым вдруг стал голос. Виляющим.
– Почему ты тогда ТАК написала?
– Как?
– Что я был недоволен, моя жена была недовольна, и даже наша корова тоже была недовольна!
– Где вы это вычитали?
– Сам не читал. Соседка читала в самолете! И всему селу рассказала!

Переубедить обиженного не удалось. Даже когда я зачитала ему весь текст. «Ты зачем написала, что у моей жены уставшее лицо? Люди так поняли, что мы негостеприимные!»
И опять те же жгучие слезы прожигали телефон, когда дрожащим пальцем я нажимала на отбой. «Сколько погибло? Пятеро? Очень хорошо…», – утирая сопли, мстительно шептала я телефону.

Как оказалось, моя работа бьет не только по мне. Сначала папа был бодр и весел. После каждого выхода газеты он звонил мне с веселой шуткой: «Что-то ты не слишком гениально написала», – говорил папа свою шутку. И я фальшиво хохотала. Затем стало хуже. Папу принялись ловить знакомые и полузнакомые люди и выговаривать ему за дочь. За ее малогениальность и возмутительные тексты, подрубающие наши корни и разгибающие наши скрепы. Его ловили даже в бане, откуда папа не мог моментально убежать, сославшись на срочные дела, и где из всех средств защиты у него были только войлочная шапочка и веник.

Папа перестал ходить в баню. Стал избегать знакомых. Полюбил компанию дяди Алика из первого подъезда и Гаджи из четвертого. Газеты эти прекрасные люди использовали, только чтоб разложить на них колбасу и куски чурека. Веник из дубовых веток пылился на балконе родительской квартиры, и каждый раз, приходя туда, я видела это воплощение укора и тихого дубового порицания.

Если так доставалось папе, легко представить, как доставалось редакторам. Даже тем, кто в бани не ходил. Как-то в газету "Черновик" пришла разгневанная женщина. Она отловила Гаджимурада Камалова и принялась выговаривать ему за меня и мою статью о мужчинах хм… хм… любящих мужчин.
- Как это понимать? – вопрошала женщина, удерживая Камалова за пуговицу, – Ваша газета – что? Поддерживает этот разврат?

Камалов, человек самого что ни на есть традиционного воспитания, отчасти даже гомофоб, сначала пытался осторожно высвободиться, затем покраснел, потом побледнел и, наконец, в ярости проорал: «Да! Мы тут все педерасты!!!»
Редакция в полном составе охнула и немедленно потеряла сознание. От восторга.

Не хочу писать о страшном. Как до сих пор, подходя к редакции "Черновика", стараюсь идти у стеночки, опасаясь наступить туда, где убивали Камалова. Где он умирал.
Лучше я о другом. Например, о пользе.

Я работаю журналистом с 1999-го, не побоюсь этой цифры, года. За это время говорила с кучей людей, все больше творческих. И каждому задавала один и тот же вопрос, мол, а зачем вы, дорогой издатель журнала / модельер / художник или написатель книжек - все это издаете модельируете и написуете?

Практически всегда мне отвечали: «Ну... это же нужно для республики!!» Или: «Это поднимает на недосягаемую высоту наш престиж и имидж!» Или: «А чтоб знали, что и мы...!»
И, кажется, я ни разу не слышала – «А потому что мне нравится. Просто нравится, по кайфу мне!"

Будто это что-то стыдное и недостойное - делать что-то, что получается, что доставляет радость, чем увлечен. Мало того, когда-то я и сама так думала, мол, неправильно это – написал про чужую беду и пошел дальше, про другую писать. И хотела причинить всем счастье. Но не задалось. Все попытки выползти из рамок журналистских оборачивались крахом.

Помню, как воевали мы за Старое городское кладбище. Точнее, против дома, что возводили в полуметре от его ограды. Была зима. Махачкалинская такая зима, когда снега вроде бы и много, но весь он мокрый и под ним тоже мокро практически по колено. И я в этом «по колено» скакала по городу в тонких замшевых сапожках, собирая подписи уважаемых людей против застройки. Мне казалось, я смогу. Что все очевидно. И главное – прокуратура возбудила дело!

Года через полтора я познакомилась с директором кладбища. И спросила: дали что-то наши усилия? О, да! – ответил он. - Дали! Дом планировался на три этажа, а в результате вашего вмешательства сделался четырехэтажным. Застройщику нужно было как-то отбить бабки, потраченные на взятки.
И мы разом понимающе вздохнули. И жгучие слезы обиды и разочарования капали в утоптанную кладбищенскую землю.

И только один раз, один единственный раз мне что-то удалось. Человека звали Фарфорыч. Так он представлялся. Человек жил у бархана Сары-Кум, и у него не было ноги. Не было даже протеза. Точнее, он был вероятен, законно полагался, но чисто теоретически. За переходом из плоскости теории в плоскость реальную стояли живые люди, и люди эти хотели денег.

Как сказала поэт Анна Ахматова, а потом спела Пугачева: «Десять лет замираний и криков, все свои бессонные ночи я вложила в тихое слово, тихое слово, тихое слово…». Слово было не совсем тихое, честно говоря. И не очень приличное.
И когда я врывалась с этим словом наперевес в важные кабинеты, люди поначалу цепенели от возмущения и хотели дать мне по башке. Но мне было все равно. я твердила: НОГА!!!! Дайте НОГУ!

В этой ноге для меня сплелось и связалось все – и неумение никого спасти слабым словом, и отчаянье, которое накатывает по ночам, и то, что я так и не успела порадовать папу всеми своими наградами-грамотами-премиями, ставшими бесполезными и ненужными, как только он заболел и перестал кого-либо узнавать. В этой неживой мертвенно белой ноге была единственная надежда. Оправдание всех бесконечных строчек, незадавшихся интервью, все разочарования в профессии и в себе она должна была смести первым же шагом.

Хорошо, что я была не одна. Со мной была девушка, совсем даже не журналист. Но она и ходила со мной рядом, и вытаскивала меня из кабинетов, когда я начинала биться в истерике, и заходила в эти кабинеты снова, чтоб объяснить, мол, эта буйная уже нейтрализована, но ежели что… то она может и опять…
И мы ее выбили.
ВЫБИЛИ!

Мы достали эту ногу прямо из глотки безвременья и безразличия. Криком отчаянным и жалким разрушили все Иерихонские стены, и нам вынесли ее как ключи от города, как победительский каравай на рушнике, расшитом кривыми пьяными красными петухами. И вручили, и сказали: идите уже отсюда бога ради!

И мы пошли, чувствуя себя спасенными, обняв эту Ногу как сестру, как спасательный круг.

А Фарфорыч ее продал. За 15 тыщ рублей. И купил на эти деньги водки. И выпил. Пусть ему там, где он сейчас, будет хорошо.

Двуликий Анус
2017-04-11 20:40 tushisvet

Какие прекрасные вещи и удивительные знания открываются нам даже при нудной работе.

Забежала тут в ЖЖ, пообщаться с автором типоразоблачительного поста о продажных либералах. Все в лучших традициях. Автор аноним с новеньким журналом, фоточег нету, контактов йок, сам пост тоже прекрасен, исполнен в стиле - "пишу на стене сортира, вымазанным в говне пальцем".

Ссылку на это гонево давать не стану, нелюбопытно, правда.

Но я там все же пребывала и тихонечко пробивала, что и как, была кротка, как ромашка и мне воздалось. На огонек подтянулся еще один товарищ, тоже весь патриот и супротив богомерзких либералов!

Вот такой вот прекрасный человечек diaszz.

Что-то мне показалось и в нике и в числе общих друзей смутно знакомым и я полезла искать. Но сначала я нашла очень забавное)

Если вдруг кому плохо видно - поясняю. На убогий ЖЖ товарища, где практически нет записей, только перепосты, подписан и Навальный, и Навальный-Инфо....  Об чем это говорит пытливому исследователю?

Пытливому исследователю. это говорит, что хозяин журнала когда-то послал запрос о дружбе и запрос этот был принят автоматически, как это почти всегда бывает в таких ЖЖ, как у Навального. Затем в какой-то момент на нашего героя рухнуло дерево, его цапнул за жопу бешеный хомяк, в темечко ударила молния и dias радикально сменил вектор. И сменив, тут же подчистил, что мог, в том числе и удалил "лишних" френдов. А те и не заметили.

Отдельного разговора заслуживает личность и ЖЖ Холодной Девы, которую неплохо бы немного разогреть)

Но об этом чуть позже.